Стихи Алексея Смирнова

ДЕТСТВО, ОПАЛЕННОЕ ВОЙНОЙ...

СЫНОВЬЯ.

Мы лишь от матерей узнали,
Что в те лихие времена
Нам, не рожденным, на вокзале
Отцы давали имена.
Тогда в шинелях беспогонных
Под стоны воющей пурги
Они кричали из вагонов:
"Родная, сына береги!"
Вот потому, коль трудно очень,
Встаем к опасности лицом,
Что права нет у нас порочить
То имя, данное отцом.

ЗАКАЗ ОТЦА.

Напиши стихи про санитарку,
А иначе, хоть ты мне и сын,
Хоть тебя, конечно, мне и жалко,
Обломаю об тебя костыль.
Только ты пиши без этих самых,
Без фантазий. Сорок первый год.
Наш десант у города Петсамо,
Отрезающий  врагу отход.
Кто сильней морской пехоты дрался?
Но не о бойцах рассказ сейчас.
Мне не повезло: гремя, взорвался
Метрах в двадцати снаряд-фугас.
Я очнулся, вижу – санитарка
Ноги мне бинтует, наклонясь,
А в кустах, из самой ближней балки
Наглый голос немца: «Рус, сдавайсь!»
И она пошла врагу навстречу,
Выдернув гранатную чеку…
Вздрагивают старческие плечи:
«Ну, налей, да только не чайку!»
И, уже подвыпивши изрядно,
Костылем внушительно потряс,
Говоря: «Пиши, чтоб было складно.
Это мой заказ. Отцов заказ».

МЫ С ОТЦОМ ХОДИТЬ УЧИЛИСЬ.

Мы с отцом ходить учились.
Я - впервой на ноги встав,
Он - полгода пролечившись
В полевых госпиталях.
Мы учились очень много,
Мне казалось - без конца.
Но простреленные ноги
Плохо слушались отца.
А мои за все цеплялись,
Меж собой узлы плели,
И слезинки оставались
С моего лица в пыли.
Сколько падали мы за день -
Вам и за год не упасть!
И на нас сквозь слезы глядя,
Успокаивала мать:
«Ты потише плачь немножко,
Не пугай честной народ.
Ты же маленький, Алешка -
Все до свадьбы заживет!»
Каково же было бате
Успевать в учебе той?
Кровь из ран текла до свадьбы
До его, до золотой.

ОГОНЕК.

Мчалась огненная лава
Все на запал, словно смерч,
А у нашей бедной мамы
Спичек нет, кизяк разжечь.

Утром шла она к соседям
Ну и, если Бог сберег,
То она брала последний
Не протухший уголек.

А когда дымок несмелый
Разлохмаченной дугой
В мерзлом небе, в снеге белом
Поднимался над трубой,

Приходили к нам соседи
Огонечек попросить, -
И сумели до Победы
Мы его не погасить...

РЯБЧИК.

И голодный, и прозябший,
В шкуре, серенькой от блох,
Охранял дворняга Рябчик
Наш сарай и наш порог.
  
Но однажды ночью волки
Шли, охотясь на собак, -
Волчья стая или полк их,
Но не менее никак.

И хотя в жестокой схватке
Пес от страшной боли выл,
В дверь, подпертую ухватом,
Он врагов не пропустил.

Рябчик в клочья был разорван,
Но кровавая река
В эту ночь текла из горла
И по следу вожака.
  
В поединке этом жутком
В дни войны, в жестокий час,
Пес корову спас Анютку,
А она кормила нас.
 
РУЧНАЯ МЕЛЬНИЦА.

Кто в пилотке, кто в кармане
Нес зерно в родную клеть.
Нет, конечно же, не крали –
Брали, чтоб не умереть.

И тогда, беду почуяв,
До конца, борясь за жизнь,
Людям мельницу ручную
Смастерил кузнец Борис.

Без особенных усилий
Даже те, кто хил и слаб,
Эту мельницу носили
По деревне на руках.
 
Очень редко без работы
Тосковали жернова.
Так и выжила Свободка -
До сих пор еще жива.

ПОБЕДА.

По бурьянам темным, старым,
Через поле прямиком
К полевому мчится стану
Конь с мальчишкой-седоком.
Рубашонка пузырится,
Ноги босые вразлет.
Он летел, почти как птица,
Он летел, крича взахлеб.
И неслось по полю следом,
До небес и впереди
Непрерывное «По-бе-да!»
Из мальчишеской груди.
Кто в платок, а кто в ладони -
Стан смеялся и рыдал.
И впервые старый конюх
За коня не обругал.

КОНЬ.

Сколько пашен! Сколько топей!
Страшно вспомнить, Боже мой!
По полям домой протопав,
Возвратился конь домой.
 
Уши саблею смахнули,
А обрубки заросли.
И седло порвали пули
На коне местах в восьми.

Конюх радостно захлюпал,
К председателю – бегом.
Ну а тот мужик не глупый:
«Пусть решает военком!»

Левитан стране поведал,
Что пришел конец войне.
И по случаю Победы
Конь остался в табуне. 

ПАЦАНЫ.

О, мальчики! О, пацаны!
Нам тихо, мирно не сиделось.
Нам после страшной войны
Войны игрушечной хотелось.
Седлали мы своих коней –
Сырые в палец хворостины -
И вряд ли кто хотел сильней
Идти на смерть за честь Отчизны.
Играя в страшную игру,
Мы бессердечными не стали,
И, если мамы позовут,
Домой «убитых» отпускали.
Но знамениты мы и тем,
Что ни единственного раза
Никто быть «немцем» не хотел.
Никто. И даже по приказу.

РЯДОВЫЕ.

А в деревушке нашей малой,
При дедах наших и до них,
Все рядовых рожали мамы,
Все рядовых, все рядовых.
Как я жалел, в войну играя,
Что те, кто славой велики,
Не то, чтобы родня какая,
Но даже и не земляки.
Но мой отец, солдат бывалый,
Сказал, немало удивив:
«Ну что, мой мальчик, генералы,
Когда они без рядовых...» 

КОЗЬЯ НОЖКА.

Я дядю Андрея не видел с медалью,
И вешать-то некуда, хилая грудь,
Но помню кисет тот, на фронте подаренный,
Которым любил он у нас щегольнуть.

Достанет, бывало, его из кармана,
Расправит его на коленях рукой,
И держит, покуда мы все прочитаем
Ту просьбу-мольбу: «Закури, дорогой!»
  
И он исполнял эту девичью просьбу
И, как не понятно, с кисетом в руках,
Он «козью» такую сворачивал «ножку»,
Мне кажется нынче – на фунт табака.

И дымом табачным изба наполнялась,
О многом хотелось бойцу рассказать,
И той самокрутки до Вены хватало
И, кажется, чтобы вернуться назад.
  
ЯПОНСКАЯ ШАПКА.

Шапку армии японской,
Весь сияя от наград,
Обменял на самогонку
С фронта прибывший солдат. 

На ногах онучи, лапти,
Полушубок древних лет,
Но в японской новой шапке
Щеголял в деревне дед.
     
На подкладке теплой, лисьей, 
С ветром спорила она.
Дед Японии дивился –
Что за чудная страна? 

Мы ведь их не обокрали, -
Рассуждал с собою дед, -
Что им делать на Урале?
Разве дома дела нет?    

Для чего им самураи? 
Где сейчас они? Спроси. 
Только шапка до Урала 
И сумела добрести.   

И внушал, подвыпив, бабке: 
- Странно, бабка, но, увы,  
Видно, есть на свете шапки, 
Что умнее головы.
    
Я ВЫРОС НА СТЕПНЫХ ВЕТРАХ.    
 
Я вырос на степных ветрах,
Где волны ржи с холмов стекали.
От имени цветов и трав
Там ручейки звенят стихами.
И в том, что я пишу стихи,
Нет вовсе никакого чуда -
Виновны наши ручейки.
Я с детства воду пью оттуда.

ЮНОСТЬ СОЛДАТСКАЯ.

ПРОВОДЫ.

Как шмели, подвыпившие люди.
Тихий женский голос за спиной:
«Ничего, уж коль войны не будет,
Что с ним станется, придет домой…»
Но всегда, уверенный по-детски,
В том, что я нигде не пропаду,
Я сказал вздыхающей соседке:
«И война, так все равно приду!»
Вот уже галопом конь несется,
Сани что-то весело визжат
На дороге, по которой к солнцу
Я пытался в детстве добежать.
Кто-то пел, а кто-то тихо плакал.
И, должно, о проводах узнав, 
Мне с плетня махала вслед рубаха,
Рукава по ветру разбросав.

РОТНЫЙ.

Наш ротный не был ветераном.
Он вместе с нами бегал кросс,
Шагал в строю и мчался в танке,
Пропавший порохом насквозь.
            
Тогда нам было девятнадцать
И тридцать девять Кузьмину,
И не могли мы догадаться,
Что он уже прошел войну.

Нам из газет известно стало
В какой-то радостный четверг,
Что Кузьмина медаль искала
За город- крепость Кенигсберг.

Наш ротный не был ветераном
Все с нами наравне терпел.
Вот только в горло был он ранен,
И потому в строю не пел.
                  
ЗАМПОЛИТ.

Наш замполит прекрасно молод.
Душа пехотного полка.
Он не расстрелян, не заколот,
Он не бывал в боях пока.
Ему доклады не писали.
Он не читал, а говорил:
«Здесь расстреляли комиссаров,
Вот здесь, где мы сейчас стоим!»
Слова не падали, лилися,
И бил по сердцу моему
Винтовок залп, свинец «льюиса»,
И солнце корчилось в дыму.
И боль была не отдаленной,
И слезы падали со щек.  
Он был непросто одаренный,
Он был солдатскою душой.
И над полком, застывшим немо,
Как будто сказочную песнь,
Прочел Есенина поэму
С названьем кратким «Двадцать шесть».       
             
ПЕТЬКА.
   
Тоска свела бы, может, нас с ума,
Но грусть не предусмотрена уставами.
На целый взвод ни одного письма,
А Петька шутит: «Дочитаем старые!»
О, чудо-парень, взводный весельчак,
С тобой тоска, конечно, дело пятое.
Не зря погоны на твоих плечах,
Не зря артистом прозван ты солдатами.
Опять схватились все за животы.
От хохота дрожит курилка ротная.
И снова, Петька, выступаешь ты
С короткими, смешными анекдотами.
И все убеждены, что Петька-шут.
И вряд ли думал кто, на Петьку глядя,
Что Петьке вовсе писем не пришлют
Отец и мать, погибшие в блокаде.

ПЕЛ ЖАВОРОНОК НАД ГРАНИЦЕЙ.

Пел жаворонок над границей,
Пел песню сразу для двух стран,
И понимали голос птицы
Моя Отчизна и Иран.
Он в небе был звенящей точкой –
Скрывала крылья высота.
И слушали без переводчика
Две стороны – моя и та.
И было радостно, приятно,
Когда известно стало мне,
Что гнездышко певец пернатый
На нашей выбрал стороне.

ТЮЛЬПАНЫ.

В песках не слышен вешний гомон,
Весна идет от нас вдали.
А к нам, в траншею танкодрома,
Лишь три тюльпана забрели.
     
Мы их ласкали, как умели, –
Чуть грубовато, по-мужски.
За то, что нежностью согрели
Сердца их чудо - лепестки.

К ним подходил комбат суровый
С улыбкой доброй на устах:
Знать, Прага вспоминалась снова,
Победный май и танк в цветах.

ЖАРА.
    
А что нам делать остается?
Иссяк заброшенный родник.
В руках дрожит «десятиверстка»,
Как обманувший проводник.
А вихри лютого «афганца»,
Злорадствуя, пустились в пляс.
И крупинки песка ложились
На подпись: «Двести литров в час».
Комбат, сворачивая карту,
Сказал: «Кончай привал! Пора!»
И нам навстречу от заката
Опять плыла жара, жара.
Песок и воздух раскаленный,
Казалось мертвым все в тот миг.
Лишь песня билась средь колонны,
Как жизнерадостный родник.

ПОСЛЕДНИЙ БОЙ.

Последний бой, учебный бой,
Дымятся стрелянные гильзы.
Ты помнишь, Колька, мы с тобой
Из раскаленной башни вылезли?
В пыли от пяток до волос,
С трудом вращая бычьей шеей,
На ряд расстрелянных мишеней
Ты головой кивнул: «Хорош!»
Окурок выбросив к ногам,
Рукою лоб вспотевший вытер.
Ты гордо шел как победитель -
Спиной к поверженным врагам.       

ПАМЯТНИК.

Памяти дяди, командира взвода 106-й Забайкальской стрелковой дивизии младшего лейтенанта 
Горина Михаила Андреевича, погибшего летом 1944 года в боях за освобождение Украины.

Письмо сегодня принесли 
От украинских пионеров: 
«Мы за деревнею нашли
Солдатский памятник фанерный.
На нем – республика, район,
Деревня ваша – это точно! 
Но стерта ветром и дождем
Одна единственная строчка.
На нем – фамилия бойца…
Нам хочется ее проставить...»
Весь день терзалась у крыльца
Деревни старенькая память.
Тихонько выплыла луна.
Затихли куры на насесте.
К нам тетя Настя подошла
И вскрикнула от этой вести.
Перепугала ребятню,
На землю тихо опустилась…
И много-много мелких лун
По бледному лицу катилось.
"Мой Мишенька!..Так вот ты где,
Мой ласковый да мой любимый!"
И голос женщины летел
Уже до самой Украины.
Звезда, упавшая вослед,
Слезой по небу прокатилась.
...Так через сорок с лишних лет
К солдату имя возвратилось.
    
НАГРАДА.

По коридорищам немыслимым,
То в сейф упрятанный, то в стол,
Указ, Калининым подписанный,
Бойца в двухтысячном нашел.
Покуда наводили справки
О месте жительства бойца,
Он стал полковником в отставке,
Да и прадедушкою стал.
Он снял мундир, в шкафу висевший,
Пронафталиненный насквозь,
Хоть от медалей было тесно,
Все ж место ордену нашлось.
Сам военком, ровесник внука,
Смущенный миссией такой,
Жал правой старческую руку,
Держа реликвию в другой.
Когда газетный работяга
Спросил: «За что награждены?» -
Старик ответил: «Да за Прагу,
За бой уже после войны...»

ПРОВОДЫ.

(Почти по Д.Бедному...)
 
На Рязанской ли земле иль на Курской,
Вдруг повестку получил «новый русский».
Собралися всей родней и запели:
Военкомы все, блин, что, офигели?
Наш любимец, наш Вован, да под пули,
Ну уж, нет уж, дулю вам, дулю, дулю!
Купим «липу» у врачей в сто печатей,
Будто болен наш Вован с дня зачатья.
Для защиты рубежа есть Иваны,
Потому что ни гроша нет в карманах.
За Россию кровь прольют пусть до капли,
Лишь бы Вова отдохнул наш на Капри.
На Рязанской ли земле иль на Курской, 
Столько дряни развелось «новой русской»...
   
АЗАМАТ.

Держа за ручку маму,
Чтоб только не отстать,
Шагает по Беслану
Мальчишка Азамат.
За плечиками ранец,
В руках большой букет,
Он космонавтом станет,
Но через много лет.
Конечно, лучше б с мамой
Отправиться в полет,
Но вдруг из храма знаний
Ударил пулемет.
Хотела мать сынулю
Собою заслонить,
Сразил одной их пулей,
Прицелившись, бандит.
А дома кот мяукал,
Жизнь чередой текла, 
И бабушка для внука
Пирожные пекла.

ВНУК.

Был ты, Яшка, маленькою бякой:
Голосил по поводу, и без.
Никогда не уходил от драки,
А, напротив, в эти драки лез.
И от этих детских потасовок,
От твоих ребячьих кулаков,
Друг твой, заикающийся Вовка,
Овладел нормальным языком.
Вырос ты при бабушкиной ласке,
С кулаком и сердцем храбреца.
Офицерский сын и внук солдатский,
Скоро сменишь в армии отца.

ОТЦЫ.
                                    
Идёт вечерняя поверка.
Стоит в казарме тишина.
И с ротным списком на фанерке
Встал перед строем старшина.
Как будто мы не отслужили,
И не уволены в запас,
И он, как прежде, по-фамильно,
Сейчас выкликивает нас.
Как я поверкою доволен!
Прогрохотало столько лет,
А из друзей никто не болен,
Да и отсутствующих нет.
Мы молоды. Мы не устали.
Нас пощадила седина.
Вот только отчествами стали
У парней наши имена.

ЗАЩИТНИКИ.

Врач сказал: «Отвоевался.
Повезло тебе, браток.
Нет ноги, но жив остался.
Видно, Бог тебя сберег».
А когда пришла Победа,
И сладка, и так горька,
Внук протез примерил дедов,
Снятый бабкой с чердака.
На лощеную бумагу,
Где-то взятую, бог весть,
Лег с медалью «За отвагу»,
Деда умершего «Крест».
За икону на божницу
Убрала старушка их,
Чтобы каждый день молиться
На защитников своих.

ГАРМОНЬ.

А гармонь была губная
Так, игрушка – не всерьез.
Гармонист ее в кармане
Из Германии привез.
Мы в нее усердно дули,
От волнения вспотев.
Только зря блестели слюни
На щеках и животе.
Ничего не получалось -
Ни «Катюша», ни «Варяг».
И Серега, наш товарищ,
Объяснил нам это так:
«Зря стараемся, зря дуем,
Наша песня ни одна
Не понятна этой дуре:
Ведь фашистская она!»  

БЕЗОТЦОВЩИНА.
 
Кто на Буге, кто на Псковщине,
Полегли отцы в боях.
Вот и стали безотцовщиной
Ребятишки в деревнях.
Мы голодные, чумазые,
Заявились в первый класс.
На листок журнала классного
Переписывали нас. 
Ах вы беды наши, бедушки.
На вопрос: «Как звать отца?»  
Толя бойко крикнул: «Дедушкой!»
И на место сел пацан. 
Наша бедная Филипповна,
Все-то знавшая о нас,  
За столом тихонько всхлипнула,
Опустив платок до глаз.

ПРИЗЫВНИК.
 
Я утром поднимал гантели
А вечерами бегал кросс:
Мне сильно в армию хотелось,
И я готовился всерьез.
Однажды, донага раздетый,
Что мог, руками прикрывал,
Я во врачебных кабинетах
На медосмотре побывал.
И четко помню, как сегодня,
Когда лысеющий медчин
Сказал мне наконец-то: «Годен», -
Я словно орден получил.

ТЕПЛОЕ МЕСТО.
 
Я был за то и уважаем,
Что был солдатский внук и сын.
«В каких краях служить желаешь?» -
Сам военком меня спросил.
Я не хотел, туда, где легче.
Хотел туда, где потрудней.
И военком пошел навстречу
Безгрешной юности моей.
Он не был сватом мне и кумом,
Но место теплое нашел:
Служил я в центре Каракумов.
Куда теплее-то еще.

СЮРПРИЗ.

Вот это, братцы, был сюрприз!
В наш полк, к границе южной
Девчат однажды привезли
Для прохожденья службы.
Наш старшина, наш фронтовик,
Дошедший до рейхстага,
Готовил к ратной службе их
И от бессилья плакал.
И роты шли, чеканя шаг,
Но все на удивленье
Старались больше на девчат
Придерживать равненье.
Нас, чтоб порядок навести,
Пугали гауптвахтой.
Мы за девчат могли пойти
В те годы и на плаху.
Какая нежная беда
В наш полк с весной входила.
И все мы поняли тогда –
Любовь главней комдива.    

ЗАОЧНИЦА.

Как-то вынув из кармана
Широченных галифе,
Мне вручил сержант Абрамов
Адрес девушки в Уфе.
Я солдатские приветы
Где-нибудь, укрывшись в тень,
Запечатывал в конверты,
Отправлял ей каждый день.
Продолжалась переписка
Аж в течение трех лет.
Посылал в конверте искры,
Получал огонь в ответ.
Что сгорел почтовый ящик,
Откровенно говоря,
Я виновник настоящий,
А ругали почтаря.

ПОВАР.

Халат застиран, но не порван,
Но сам почти  всегда чумаз,
Во всех походах ехал повар
В хвосте колонны сзади нас.
Он на ходу готовил каши,
Чаи, компоты и борщи,
Да вкусно так, что было даже
От котелка не оттащить.
Он как-то непонятно даже,
Друзей имея полполка,
Подбросить мог и лишней каши
Или борща полчерпака.
И шли мы, не пугаясь драки.
Шли иногда в такую даль,
Куда без повара, однако,
И танки доползли б едва ль.

АХМЕТ.
   
Ахмет, он не из важных птиц,
Наводчик с нашей батареи,
И потому мог приходить
К нам в батальон в любое время.
Придет то с банкой молока,
А то притащит папиросы,
«Ну, позови-ка земляка!» -
Ахмет дневального попросит.
Как по тревоге я бежал
Полубосой, полуодетый.
И, улыбаясь, руку жал,
А то и обнимал Ахмета.
Потом мы пили молоко
Сгущенное из Карламана,
И о Башкирии с дружком
Мы вспоминали, как о маме.

СЫН.

Присели мы перед дорогой -
Такой обычай на Руси.
Всего три шага до порога,
И вновь уйдет из дома сын.
Конечно, мне при нем спокойней,
Мне, подопечному аптек.
Но видим мы - России больно,
А сын - военный человек!
Чадят дымы в "горячих точках".
И даже стыдно говорить
О градусниках и примочках,
Когда страна в огне горит.
Встаем с прощальных табуреток,
Перед порогом обнялись,
И с материнского портрета
Тихонько слезы полились...

Благодарю автора, Алексея Смирнова, за участие в нашем проекте.

Благодарю Евгения Смирнова за неоценимое содействие, оказанное при публикации.

Сборник стихов и прозы Алексея Смирнова в формате pdf.

В апреле 2010 года ушел из жизни поэт Алексей Смирнов. По ссылке - стихи из его пока не изданного сборника формате pdf.



Rambler's Top100