Стихи Фридриха Бокарева. Сборник "Боль Афгана"

Бокарев Ф. Боль Афгана: стихи, баллады. Алма-Ата, 1992.
Фридрих Бокарев – воин-интернационалист, член Союза писателей Узбекистана.

«Афганцам» – братьям по оружию, воинской чести и вере в дело торжества справедливости – ПОСВЯЩАЮ...

ВСТУПЛЕНИЕ.

Тимухину Сергею Михайловичу.

Есть у любого поколенья
Поэт, который песнь о нем
Слагает без предубежденья,
Палимый совести огнем.
Чуждаясь фальши, лжи и лести,
Подъемля истину на щит,
Зло выставляя на бесчестье,
Он правдой слова дорожит.
Как с добром не вспомнить «Слово» –
Бояна воинскую песнь!
Не зря еще в свой век суровый
Судил он власть имущих спесь.
По правде, не по размышленью
Предупреждал Руси певец:
Ждет впавших самообольщенье
Бесславный Игоря конец.
Волна столетий миновала.
Октябрь подвел им свой итог.
Но вскоре встал тиран к штурвалу,
Вновь превратив страну в острог.
Забыто им Бояна кредо,
И наши деды и отцы
Познали пирровы победы
И бед терновые венцы.
А скольким по вине фисклов
Наветом прерван жизни путь?!
И время с них еще не сняло
Всех свитых сталинщиной пут.
Не вдруг выходит откровенье
За круг, что сотворил сатрап.
Еще царит долготерпенье.
О, как живуч в нас давний раб!
Пришел волюнтарист на годы,
Прельщая скорым раем нас.
При нем забрезжила свобода,
Но вскоре свет ее угас.
Его сменил кумир покоя.
Он, вольно обратясь с казной,
Довел Отчизну до застоя,
Играя в жмурки со страной.
Все долго были бессловесны,
Сносили молча беды, зло.
Но долг свой выполняли честно.
Покорность чтя за ремесло.
Нам тоже выпало на долю
Молчать, верша в Афган поход.
Едва ли впредь подобной ролью
Увлечь удастся наш народ.
За власть цепляясь, лицемеря,
«Верха» имели свой расчет.
А мы в чужой стране потери
Несли уже девятый год.

НАКАНУНЕ.

ПРЕДТЕЧА.

Новикову В.И.

В те дни светило солнце скупо
Сквозь редкий облачный проран.
Аму несла афганцев трупы
В одеждах нищенских дехкан.
В чем их вина? И кто губитель
Безвестных душ простых людей?
За что крестьянскую обитель
Лишает пахарей злодей?
Какая кровь струится в венах
У палачей, погрязших в зле,
Бросавших в воду убиенных,
А не предавших их земле?
Или не чтится нынче свято
Завет пророка мусульман:
Великий грех убить собрата
По вере? Кем забыт Коран?
В стране соседней, за рекою,
Стрельба все чаще в кишлаках.
До берега – подать рукою.
Но мы на разных берегах.
Там с криком воронье кружится,
И чайки мечутся к волнам.
И мы не знаем, что творится
В народе, дружественном нам.
Молчит эфир, молчат газеты,
А в души входит непокой.
Тревожа гладь воды, рассветы
Кроваво гаснут над рекой.
Погранохрана трупы ловит
И на советской стороне
Хоронит. Суждено ли в слове
Печаль тех дней поведать мне?
Кто знал, что эти дни – предтеча
Событий, с коими беда
Нежданно ляжет нам на плечи
Войной на долгие года.

РЕШЕНИЕ СОВПАРТОКРАТОВ.

О, сколько раз ввергало нас
Совпартократов своеволье –
Что им народа божий глас! –
В пучину всенародной боли.
Их дряхлый вождь декабрьским днем,
В преддверьи своего ухода,
Замыслил поиграть с огнем
За счет безгласного народа.
С ним рядом были в этот день
Три самых преданных клеврета:
Божок идейный, лидер-тень,
Блаженный «кардинал» квартета;
Себя изживший дипломат,
Чутье утративший былое,
И к ним примкнувший невпопад
Военминистр, не знавший боя.
Хотя давно уйти пора
На пенсию из них любому,
Велась на дурачка игра
По счету самому большому.
И за кремлевскою стеной
В глубокой тайне кабинета
Ложь родилась: «Мы не с войной
Пойдем к соседу без совета.
Оборонить сосед позвал
От иноземного вторженья…»
Стыдливо старец умолчал
О цели истинной решенья.
Несчастье людям и стране,
Когда тщеславен вождь чрезмерно,
А если в детство впал, – вдвойне
Урон всему: плодится скверна.
За дело лучше не берись,
Не зная, чем закончишь дело.
А он не знал. Что за корысть
Его сознаньем овладела?
Корысть. О ней давно молва
Давала пищу анекдотам:
Ни разу прежде «голова»
Так не стремился за почетом.
Он град наград, не по уму,
Собрал, живя в лжепочитанье.
Недоставало лишь ему
Генералиссимуса званья.
У белокаменной стены
Еще мечтал быть погребенным,
Что для правителей страны
Вдруг стало с неких пор законным.
Народ обидою кипел:
Вновь лидер оказался пешкой.
И расхожденье слов и дел
Встречал презрительной усмешкой.
Ужель и далее невежд
Терпеть мы станем, созерцая
Крушение своих надежд,
И ждать обещанного рая.
Доколь вождями будем мнить
Тех, кто презрел каноны чести,
И с почестями хоронить
В наисвятейшем людям месте?!
Превозносить их не резон,
И рассужденья наши здравы:
Пора воздвигнуть пантеон –
Храм для достойных вечной славы.
А кто надежд не оправдал,
Цеплялся грязною ручищей
За государственный штурвал? –
Для тех устроить спецкладбище…
Но мы от цели отвлеклись.
Вернемся к сути разговора.
Какие планы родились,
Не знали мы: мешали шоры.

ПОСПЕШНЫЙ СБОР.

Памяти генерала Земцова-Лобанова Л.Н.

Термез и Кушка. Две дороги.
Из городов и кишлаков
Сюда поспешно по тревоге
Собиралась рать запасников.
Иным из них едва за двадцать.
Кому-то целых пятьдесят –
Ему бы с внуками остаться,
Но так решил военкомат.
Тыловики в частях взопрели,
Спеша одеть поток людей
В лежавшие года шинели
И сбыть со складов поскорей.
И если форма не по росту,
Не все ль равно, коль грянет бой:
Ведь запасник пришел не гостем
В пропахший нафталином строй.
И государственным заботам
Себя вручив, запасники
Торопятся к взводам и ротам
В предписанные им полки.
В грузовиках битком набитых
Не сразу различает взгляд
В фигурах мятых и небритых,
Кто офицер, а кто солдат.
(Подумал за людей в обиде:
Имей бы форму дома всяк,
Являться мог бы в лучшем виде
На сбор, как встарь лихой казак.
И интенданты были б рады –
Предвижу дружное ура! –
Очистить половину складов
От залежалого добра).
На фоне массы серой, мятой,
Армейский шик в себя вобрав,
Подтянутый, молодцеватый,
Отличен кадровый состав.
Он, с ходу взяв бразды правленья
И овладев живой рекой,
Сколачивал подразделенья
Умелой опытной рукой.
А по дорогам шли лавиной
Из всех окрестных областей
Для войск гражданские машины
Всех номеров и всех мастей.
Запасники – народ привычный
К труду и легкий на подъем.
Но почему за год вторично
Мы покидаем отчий дом?
Вопрос – война или ученья? –
Покоя не дает умам.
Ответа нет. Есть наше мненье:
Никто не угрожает нам.

УЧЕНИЯ.

Билиенко И.Г.

Когда вражда не эфемерна
И порождает в мире страх,
Игра в войну закономерна
На полигонах и штабах.
И молодые генералы,
Еще не знавшие войны,
Корпят над картами устало
Среди полночной тишины.
По картам в их воображенье
Идут за стрелами войска,
Гремят безмолвные сраженья –
Победные наверняка…
Кто знает, подтвердит: ученья –
Не показуха, не парад,
Для операторов – мученье
И для связистов – чистый ад.
Здесь от побудки до отбоя
Расписан по минутам день.
Из лодырей сплоченность строя
Моментом вышибает лень…
Ученья наши – труд до пота.
Погода дрянь: то дождь, то снег.
Палаток нет. В песках пехота
Ложиться наземь на ночлег.
Хотя ученья нам не в новость,
И каждый знает свой «шесток»,
Но быта дикая суровость
Не просто глупость, а порок.
И странно видеть, как в пустыне
Поротно тысячи солдат
Лежат гуртами, выгнув спины,
Подобием овечьих стад.
Нерасторопность службы тыла,
Дрожа, солдаты костерят.
Луна явилась и уныло
Сочла людей за рядом ряд.
Пора б ученьям ставить точку.
Нам быть здесь долго не с руки.
Но это – мысль с солдатской «кочки».
Что ведают запасники?
А вскоре и в Термез, и в Кушку
За эшелоном эшелон
Везли ракеты, танки, пушки
Из обжитых далеких зон.
Саперы наводили споро
Понтонный мост через Аму,
Чем вызывали разговоры:
– Ученья, ладно. Мост к чему?
Ответ уклончив: – Тренировка.
– Но на чужую сторону?
– Так надо! – вывернулся ловко
Майор и вперил взор в луну.

В ОМУТ НЕОБЪЯВЛЕННОЙ ВОЙНЫ.

ПЕРЕХОД ЧЕРЕЗ АМУДАРЬЮ.

Максимову Ю.П.

В то утро после долгой хмари
Был чист и синь небесный зонт.
Заря, полоской киновари
Едва окрасив горизонт,
Угасла. И взошло светило,
Слепя глаза людей до слез.
О, как душе все это мило:
И свет, и солнце, и мороз!
С небес торжественно и строго
Лилась на землю тишина.
Куда нас поведет дорога?
Кому задача дня ясна?
До полреки навис клешнею
Пролет бетонного моста.
Понтонный мост гудит струною.
Знать, наведен он неспроста?
Машины воинской колонны –
Не счесть их – выстроились вдруг
Поротно и побатальонно.
Зачем моторами на юг?
И почему у переправы
Погранохраны – целый взвод?
И вычисляет разум здравый
Замышленный «верхами» ход.
Верны солдатские догадки –
Народ умен, он не профан.
И завершились игры в прятки.
Приказ: «Идем в Афганистан!
Там революцию, свободу
Низвергнуть вздумал внешний враг.
Поможем братскому народу!
При нас не сунется чужак.
В том – долг интернациональный.
К тому ж родные рубежи
Прикроем от беды глобальной…»
Как не поверить этой лжи!
Мы верили решеньям власти,
Не предрекая их исход,
Идя безгласно в пасть напасти.
Так приучили наш народ.
Помочь соседу бескорыстно
Всегда придем – лишь позови.
И добродетель эта присно
Из рода в род у нас в крови.
Народу нашему не внове
Оставить мирные труды,
Чтоб от друзей ценой крови
Отвесть пришествие беды.
И потекла река живая
Через реку в седую стынь.
И не было конца и края
Потоку танков и машин.

ПОХОД В СРЕДНЕВЕКОВЬЕ.

Шаповалову А.Г.

Приказ для воинов – закон,
Не подлежащий обсужденью.
А если «верхом» утвержден,
Тем более места нет сомненью.
Так рассуждал любой солдат,
И в этом не было порока.
Шли на Кабул и на Герат
Два нескончаемых потока.
Колонны воинских машин
Стремили к неизвестной цели
В себе уверенных мужчин,
Возросших в мире с колыбели.
Из придорожного куста
С испугом вырвалась пичуга.
На удивление пуста,
Казалась вымершей округа.
А может здесь народ глухой,
Моторного не слышит рева?
Но вот за высохшей рекой
У грани заросли ивовой
Крестьянин пашет свой надел.
Он, человек годов преклонных,
Увидев нас, оторопел
И улыбается смущенно.
Вдали еще один бедняк
В такой же сиротливой доле,
С быком соразмеряя шаг,
Сохой возделывает поле.
Но поле – маленький клочок
Земли, очерченной межою.
Вот проезжаем кишлачок
И за людей скорбим душою.
В домишки-мазанки тряпьем
Завешаны, как норы, входы.
Такое заросло быльем
В сознанье нашего народа.
Какая бедность, нищета!
Все это надо видеть! Словом
Пытаться передать – тщета.
Да, мы – в краю средневековом!
К нам на стоянках, голодны,
Подходят в ветхой одежонке
И взрослые, и пацаны,
Им хлеб и сахар, и тушенку
Даем от всех своих щедрот,
Делясь припасами по-братски.
Запас, известно же, не рвет
Карман, верней мешок солдатский.
Мы заглушаем в душах стыд
За нас, чумазых и небритых,
За неприглядный мятый вид
Солдат здоровых, крепких, сытых.
И всяк последнее отдать
Готов в протянутые руки.
Так нас воспитывала мать
Воспринимать чужие муки.

ПЕРЕВАЛ САЛАНГ.

Хабарову Л.В.

Дорога от границы до Кабула
Асфальтовую ленту протянула,
Закручивая сложный серпантин
На поднебесных склонах горных спин.
И вдоль дороги всюду горы, горы,
Как воинов бессонные дозоры:
Они, куда бы ты ни кинул взгляд,
Шеренгами стоят за рядом ряд.
В одной из них, у ледниковой кручи,
Где отдыхают от полета тучи
И угрожают осыпи и сель,
Дорога упирается в тоннель.
Саланг, Саланг. Нет выше перевала.
Пронзило гору здесь дороги жало.
Скажу: кто на Саланге побывал,
Не забудет грозный перевал.
Шоссе сюда над пропастью змеится.
Сюда не залетают даже птицы.
Захватывает дух от высоты
И гордой первозданной красоты.
Высокий слог? Порой и это нужно.
Машины еле шли, ревя натужно, –
Высокогорья воздух разряжен.
И здесь мы первый понесли урон:
Оставлены вдоль всей дороги цепью
С дровами сиротливые прицепы –
Движки слабы. Иные скажут: «Вздор!
О пустяках каких-то разговор!
Бывали больше во сто крат потери!»
Да, были. По военной давней мере.
Но здесь не спишешь на солдатский счет
Головотяпство делавших расчет.
С чинов за это, знали мы, не взыщут.
А как без дров на войско сваришь пищу?!
Не все б сказал, коль не упомянул,
Что мы везли в прицепах саксаул:
Лишь он дарует жар в высокогорье.
Для повара дрова другие – горе.
К тому ж в Афганистане дорог лес,
И саксаул здесь продают на вес.
Просчет постыдный воинских инстанций?..
Наверно, удивленные афганцы,
Таща дрова с прицепов по ночам,
Премного благодарны были нам…
Езда по серпантину не забава.
Шоферам честь воздали мы по праву,
И молодым, и старым: верь не верь,
Саланг прошли мы без людских потерь.
Мы после здесь несли в боях потери,
Храня Саланг – единственные двери
Домой по суше. Вот и караул.
Привал. Ночевка. Утром – на Кабул.

ВСТРЕЧА С КАБУЛОМ.

Едгору Тулебаеву.

Кабул встречал нас россыпью огней,
В ночи мерцавших, словно самолеты.
Луна червонно-золотого цвета
Всплывала над горами, и под ней
К отрогам робко отступила тьма:
Мы увидали улицы, дома.
Минуем новостройку наших дней –
Микрорайон – дань свету и простору,
Кабул-реку, что, рассекая город,
Ворчит на жесткость ложа из камней
И плещет в берег мутною волной,
И вдаль бежит, сливаясь с тишиной.
По склонам гор, местами до вершин,
Жилища-сакли бедного предместья
Ступенями восходят к поднебесью,
Беря начало с уличных равнин,
Где древность с современностью слилась
И новая эпоха началась.
Кабул не спал. Не ведом людям страх:
На улицах открыты все дуканы.
Лимоны, мандарины и бананы
Повсюду на виду лежат в лотках.
Откуда эти дивные плоды?
Идет торговля, может, нет беды?
И тут же фирм японских раритет
Сверкает средь фруктового полона:
Магнитофоны, «стерео» и «моно»,
И видео… У нас в помине нет
Таких вещей, они – предел мечты.
Секрет средневековой нищеты?
И вот проспект. Видны из-за оград
Роскошные, среди деревьев, виллы.
В них проживали власти воротилы
И богачи. Вот – офисов парад.
Посольство наше! И в сердца вошло
Незнаемое ранее тепло.
Прошли Кабул. Возник из тьмы дворец.
Он королю был загородным домом,
Обстрела след на нем чернел проломом,
Тиран Амин нашел здесь свой конец.
Последний марша завершив этап,
Расположился тут армейский штаб.

ВОСХОД ЛУНЫ В КАБУЛЕ.

3 ЯНВАРЯ 1980г.

Виктору Верстакову.

В ту ночь огромная Селена,
Сорвав чадру ночного плена,
Явилась нам из-за теснин,
На миг зависла в удивленьи
И тут же начала скольженье
По остриям седых вершин.
Зияя в черном небе раной,
Разлив по снегу блеск багряный,
Зажгла огнем вершин шатры.
С их высоты, сюда, к равнине,
Подобно дышащей лавине,
Кровавый свет потек с горы.
Мне это зыбкое свеченье
Напоминало наважденье
Из детских сказок или снов.
Был лик Селены демоничен,
К живому миру безразличен,
Как око вечности, суров.
Иль ночь была такой морозной,
Иль обстановка сложной, грозной?
Впервые видел я луну
Такою яркой и горячей:
Ее узрел бы и незрячий.
Что нам сулит она: войну?
Или иные испытанья
Ее недоброе сиянье
Пророчит нам в чужом краю?..
Падучая звезда искрила.
И, по примете, подтвердила
Догадку странную мою.

О РОТНОМ ЗАМПОЛИТЕ, В КОТОРОМ СОЛДАТЫ УВИДЕЛИ КОМИССАРА.

Ночной порой в горах дорога
Всегда опасна и трудна.
А здесь – над пропастью отрога -
Змеится лентою она.
Шел первый снег. И вдруг машина –
Водитель, видно, сплоховал –
Сошла с дороги и по глине,
Буксуя, поползла в провал.
Мы растерялись в миг опасный:
Неужто – в пропасть с головой?
И тут раздался окрик властный:
«Эй, кто в машине, – все долой!».
В момент из кузова – горохом.
Водитель с нами – и молчит.
Колонна встала – это плохо.
А голос – «Отойди!» - кричит.
И, словно тень, в кабину кто-то
Метнулся, молвив: «Не уйдешь!».
Взревел мотор надсадной нотой,
Машину повергая в дрожь.
Ее качало, будто ветром.
Смельчак, плохи твои дела…
Но миллиметр за миллиметром
Она пошла, пошла, пошла!..
И встала в строй. Финал отрадный.
«Да кто же за баранкой спит!» –
Ворча, сошел с подножки ладный
Наш юный ротный замполит…
Мы, право, рты поразевали
И были тронуты до слез:
Еще вчера не принимали
Его за молодость всерьез.
А здесь такое!.. И недаром,
Не сговорясь между собой,
Мы в нем признали комиссара…
Потомок бывшего гусара,
Не раз ходил он с нами в бой.

ДЕНЬ ТРЕТИЙ.

Султану Багирову.

Два дня молчали «голоса» –
О нас ни весточки в эфире,
Как будто мира полоса
Борьбу идей затмила в мире.
И лишь на третий день потек,
Эфир безжалостно тараня,
Нас полоскающий поток
И возмущения, и брани.
Не только недруги – друзья,
Считая войска ввод опасным,
Нас осуждали, и нельзя
Во всем быть с ними несогласным.
И в наши части напролом,
Как по команде, с этой даты,
Кто на машинах, кто пешком,
Полезли инодипломаты.
У нас просили интервью:
Приход ваш – плод каких коллизий?
Надолго вы в чужом краю?
А сколько вы ввели дивизий?
Чем будет занят ваш солдат?
Зачем вам танки и ракеты,
Когда здесь в бандах автомат
Сегодня – редкая примета?
Вы прибыли из войск ТуркВО?
Сужу об этом непредвзято:
В строю солдатском большинство
Не русские, а азиаты.
А почему среди солдат
«Запасных» возрастов мужчины?
Неужто взяли напрокат
Войска гражданские машины?
Не ввяжитесь ли вы в войну
С народом из средневековья?
Мне жаль Советскую страну:
Война всегда чревата кровью.
Иль дома нет у вас проблем?
Кто дал команду на вторженье?..
О, сколько их, вопросов, тем,
Тревожит мировое мненье!
Пришел приказ: вступать в контакт
С интервьюерами не надо
И, внешне соблюдая такт,
Передавать их в руки ХАДа.
Там разберутся, что к чему:
Где любопытство, где разведка.
Скрывалась явь не по уму
Секретности дырявой сеткой.
Отсюда от нее пошли
И «необъявленность», и скрытность
Всего, что делалось вдали.
Храненьем тайн сильна элитность.
Мы были на виду у всех,
Как на ладони, без укрытий.
Расконспирация не грех
При скоротечности событий.
Наш каждый гарнизонный стан
Являл собой походный табор,
Где танки на виду крестьян,
Пыля, ворочались, как крабы.
И любопытные, чуть свет
Пася овец на горных склонах,
Обозревали вид ракет,
Для тренировки расчехленных.
Шли встречи дружбы – смычка войск.
В штабах царила эйфория.
И наш посол в стране чужой
Казался сам по себе мессией.
Приход наш, в это верил всяк
Из нас, пресек врага вторженье.
Но думал ли вторгаться враг?
Нет и поныне объясненья.

БАЛЛАДА О ЖЕНЩИНАХ, КОТОРЫХ КАК РАБЫНЬ ПРОДАВАЛИ НА БАЗАРЕ В ФАЙЗАБАДЕ В 1980г.

Посвящается первой женщине афганского Бадахшана, отвергнувшей паранджу.

Женщин в Файзабаде продавали.
Какова ирония судьбы:
Этот город строили рабы,
А владыки ему имя дали –
«Город счастья»! Посреди майдан,
Улочки кривые по ущелью,
Рассекабщему, словно щелью,
Узкою долиной гор капкан.
По ущелью, скалы омывая,
По понятьям местным широка,
Рвется из капканьих лап река,
Синевой небесной отливая.
И капкана бедности рука
На жилищах, людях. И поныне
Это вижу в женщине-рабыне,
В парандже скрываемой века.
Продавали женщин на базаре,
И купец недорого просил.
И базарный день в разгаре был,
И весна цвела в шальном угаре.
Паранджой укрытые от глаз,
Три фигурки трепетно дрожали,
Участи своей покорно ждали.
Что сулит им этот день и час?
Кто возьмет их? За какую цену?
Как наложниц для ночных утех?
Помышлять об этом, право, грех,
Но рабой быть – хуже, несомненно.
Старый купит или молодой?
Хорошо б избегнуть нищей доли.
Увезет от дома далеко ли?
Будет добрый, или жадный, злой?..
Люди проходили безучастно.
Это не в новинку. Есть закон,
Что пока еще не отменен,
И ничто пока над ним не властно.
Не вмешаться и не изменить
Издревле введенные порядки.
Новый мир со старым нынче в схватке,
И недолго тем порядкам жить.
Женщин в Файзабаде продавали…
Но сегодня есть, скажу без лжи,
Женщина одна без паранджи –
Активисткой здесь ее назвали.
Бросив смелый вызов старине –
Шаг пока рисковый в Бадахшане, –
Как у нас когда-то в Туркестане,
Паранджу она сожгла в огне.
В том грядущих перемен примета.
Час придет, проснется Бадахшан.
Темноты, невежества капкан
Разорвет Свобода своим светом.

ПЕРВЫЙ БОЙ.

Памяти рядового Николая Афиногенова, Героя Советского Союза.

Не верь, что первый бой не страшен,
Не страшен свист свинца в бою:
Пусть ты рисков и бесшабашен,
Но голову пригнешь свою.
Смерть – со счетов ее не сбросишь –
Ведет охоту за тобой,
А ты живым остаться хочешь,
Вступая в первый в жизни бой.
К земле с надеждою прижмешься,
Как в детстве к матери родной,
И все же встанешь и рванешься
В бой с атакующей волной.
Настанет миг – тебя охватит
Всеобщий мужества порыв,
Смерть перестанет что-то значить,
И ты, опасность позабыв,
Влеком военною судьбою,
Оглохнув в громе и пыли…
Живым оставшись, после боя
Поймешь: а ведь убить могли!
А новый бой? Он – тоже страшен.
Но уж не так, как первый бой.
Ты, и рисков, и бесшабашен,
Владеть научишься собой.

ПОСТИЖЕНИЕ ВОЙНЫ.

ДЕНЬ ЧЕТВЕРТЫЙ.

Егорову К.С.

Обычный день, как три истекших:
Мороз и солнце, свежий снег,
Пушистей ворса белки-векши.
Так утро начало разбег.
Дуканы – настежь, словно гроты
С товарами заморских стран…
И все же изменилось что-то
В повадках, ликах горожан.
И что-то в воздухе иное.
Но что? И сознаешь не вдруг:
Нет в людях прежнего покоя,
В иных глазах сквозит испуг.
Приветливости нет в помине,
Ни искренной, ни показной.
При встрече многие мужчины
Повертывались к нам спиной.
И только высверк женских взоров
Лучил сквозь сетку паранджи,
Лукавство юного задора
Иль страсть стареющей ханжи.
Да и мальчишки – любопытный,
Не знающий забот народ –
Махали нам от взрослых скрытно
И улыбались во весь рот.
Но ведь еще вчера повсюду
Приветствовали смело нас
Доброжелательные люди.
Где их приветливость сейчас?
Что изменило настроенье
За ночь минувшую одну?
Кто породил к нам подозренье,
Задев враждебности струну?
Непроницаемость, суровость
Лиц горожан – недобрый знак...
А в полдень нас настигла новость:
Террором нас пугает враг.
У Института  утром ныне
Бандитским выстрелом в упор
В машине сквозь стекло кабины
Застрелен наш солдат-шофер.
Кто террорист? Стрелял откуда?
Займется этим Царандой.
А нам в сердца вошла остуда
Впервые с черною бедой.
Беспечность испарилась разом.
Противник преподал урок:
Потери отрезвляют разум
Беспечных. В этом есть свой прок.
Стал день четвертый вехой черной:
С него пошел урону счет.
И вроде стало незазорным
И нам пустить оружье в ход.
Отсюда новых бед начало,
Война без края и конца.
Над нами девять лет качалась
Метель из стали и свинца.

О ДОПРОСЕ ПЕРВОГО ЗАХВАЧЕННОГО ДУШМАНА.

Полковнику Плохих А.П.

Укрыл, как саваном, страну
С приходом нашим снег глубокий.
Афганец даже в старину
Не знал такой зимы жестокой.
В армейский штаб со всех сторон
Из войск, три раза в сутки, ходко
И радио, и телефон
Несли об обстановке сводки:
«Здесь банда в сорок человек...
Там в пятьдесят... А здесь в пятнадцать...
И демаскирует их снег –
Бандитам некуда деваться...
Снег позамел в горах пути,
Отрезал банды от селений...
Бронемашинам не пройти
К местам разведанных скоплений...»
В тот вечер в штаб звонил комбриг:
- Вам направляю из Кундуза...
Стыдится слова мой язык –
Бандитов... Чертова обуза!
Вчера, как стадо кабанов,
Гоняла банду бронерота
По камышам. Вам шлю улов.
Не правда ль, странная охота?!
Когда к начштабу на допрос
Бандитов привела охрана,
Впервые видеть довелось
Войсками взятого душмана.
Он на бандита не похож:
Забитый жалкий оборванец.
Наш вид привел беднягу в дрожь,
- Кто и откуда ты, афганец?
- Я, Мухаммад Тарок Абдал,
Крестьянин честный из Лагмита.
- А как же ты бандитом стал?
- Мы – оборонцы, не бандиты.
Мулла сказал: «Из-за реки
Пришли «неверных» миллионы,
И собирают кишлаки
Отряды самообороны».
- А сколько в банде было вас?
- Наверно, тридцать или сорок.
- А кто главарь? – Хаким Аббас.
- Зачем вы прячетесь, как воры,
Оставив семьи в кишлаке?
- Не знаю. Все в руках аллаха.
Нас угоняли налегке:
Вот так, как есть – штаны, рубаха...
- А чем отряд вооружен?
- Мушкет, ружье и две винтовки...
Не врал крестьянин, словно он
Читал комбриговы шифровки.
Что знали многие из нас,
Неправдой, умолчаньем сыты,
Какая распря здесь велась,
И кто они – враги, бандиты?
Скажу вам, честью дорожа, –
Другой не ведаю заботы, –
На сердце руку положа,
Всю правду-матку, всю, до йоты.
О скопищах людей в горах,
В снегах и на ветрах простужных,
Куда мулла, помещик, страх
Их загоняли безоружных.
Полуодетых, без еды, –
Коль хочешь есть, кормись разбоем.
И в том был общий знак беды
Страны с ее больной судьбою.
Вражда племен несла разор
Ей и до нашего прихода,
А мы усилили раздор.
Так безрассудный воевода
К соседу поспешал на зов
И явкой в нужную минуту
Для усмирения низов
Лишь обострял в народе смуту.
А нами началась война,
Как это было ни курьезно.
Оплошность? Да! Потом она
Аукнулась, но было поздно.

ПОСТИЖЕНИЕ ВОЙНЫ.

Первому командарму 40-й генералу Тухаринову.

Мы давно не видали жен,
Позабыли тепло постели.
Нарушает наш чуткий сон
Хлесткий выстрел и плач метели.
За палаткою шорох шагов –
Часовой отмеряет смену.
Мы сегодня во власти снегов,
Как в России, подобных плену.
Нас рассматривают в упор –
Лишь забрезжат рассвета зарницы –
Неприветные шапки гор,
Королевского замка глазницы.
Пусть нелегок солдатский быт –
Нас не манит чужая столица.
Здесь на время комфорт позабыт,
И у всех посуровели лица.
Юмор нынче у нас тяжелей,
Шутки злее, грубее остроты.
Стала Родина вдвое милей:
Лишь о ней и мечты, и заботы.
Как темнеют глаза у мужчин! –
Стоит вспомнить хоть мельком о доме.
Есть для этого много причин.
Но нельзя поддаваться истоме.
Мы сегодня в чужой стороне,
Нас друзья и враги окружают.
Раньше не были мы на войне –
Здесь ее каждый день постигают.

КАВЕРЗНЫЕ ВОПРОСЫ "ЗАПАСНИКОВ", ПРОБЫВШИХ ДВА МЕСЯЦА В АФГАНЕ.

Памяти Муромцева В.М.

Когда в палатках в час отбоя
К солдатам не приходят сны,
Они беседы меж собою
Ведут, тревогой дня полны.
То, вспомнив штатские заботы,
Заденут грустную струну,
То перейдут на анекдоты,
И смех взрывает тишину.
Солдат без шутки-прибаутки,
Без подковырки – не солдат.
В войсках в свободную минутку
Позубоскалить всякий рад.
Но и была сквозная тема.
Она как боль зубная в нас.
Ее, помимо воли, все мы
Касались перед сном не раз.
Любому здравому мужчине
Хотелось знать – ну спасу нет:
Вошли мы по какой причине
В Афганистан? Кто даст ответ?
Зачем вводилась, пусть на время,
С войсками «партизан» орда?
(Сравненье, признанное теми,
Кто шел в ее рядах тогда).
И не было конца вопросам
От дел оторванных людей.
Вопросы с перцем, купоросом,
Занозистые, без затей.
- Известно, мы – народ привычный
К труду и легкий на подъем.
Но мне ответить, друг закадычный:
Нужны ли нам игра с огнем?
Дерутся меж собой афганцы
За власть уже немало лет.
А мы причем? Война – не танцы,
И поля боя – не паркет.
- Коль революции подмогу
«Верха» решили оказать,
Разумно ль в дальнюю дорогу
Скликать всевозрастную рать?
Есть полные соединенья,
Солдаты – любо посмотреть,
И вместо нас в одно мгновенье
Сюда могли бы долететь.
Десантом нас опередила
На трое суток ВДД.
Какие парни! Мощь и сила!
Не подведут в любой беде.
- Да, вызывает уваженье
Краса Вооруженных Сил.
- А может быть, вооруженье,
Не войско наш сосед просил?
- Душманам помогают янки.
Не нужен им второй Вьетнам.
И дать ракеты, пушки, танки
Друзьям не лучше ль было б нам?
У нас оружьем арсеналы
Еще с Большой войны полны.
- Неужто власть не понимала,
Чем «пахнет» ад чужой войны?
Мы перешли границы риска,
Везем на родину гробы,
И на кладбищах обелиски
Растут, как в августе грибы.
- Уйти бы нам домой достойно.
Иль бюрократии кумир
Не сознает, втянув нас в бойню,
Что ссорит с нами целый мир?
- Эй, будь в речах поосторожней!
Беду накличешь на себя.
- А что? – в вопросе тон тревожный. –
Ведь я Отечество любя. –
И виновато рот ослабив,
Сказал: – Секрет открою вам.
Сегодня услыхал я в штабе:
На днях поедем по домам.
- Не врешь? – Да нам уже на смену
Подходят штатные войска...
И от «ура» солдат мгновенно
Погасло пламя ночника.

КАНДАГАР.

Латышеву В.П.

В тот день я не проехал в Кандагар,
Не потому, что снег замел дорогу, –
В долине полыхал весны разгар,
Но ветер нес навстречу нам тревогу.
Тревога – словно в колокол удар,
Округа занялась набатным звоном:
Сраженье шло за древний Кандагар
Меж бандами и местным гарнизоном.
С врагом – по вражьи, как бы ни был яр:
И он разбит, отброшен от порога.
Открылась через сутки в Кандагар
Изрытая воронками дорога.
Вновь в городе кипит, шумит базар,
Товарами расцвечены дуканы,
На улицах повсюду млад и стар,
А было пусто: страх несли душманы...
По всей стране горит пожар борьбы,
И многих разделяют баррикады.
Свободные вчерашние рабы
Срывают цепи вражеской блокады.
Свобода – самый высший в мире дар,
Что людям революцией дается.
И побеждает тот, кто не сдается.
И это подтверждает Кандагар.

О РАЗГОВОРЕ С КОМАНДИРОМ ПОЛКА АФГАНСКОЙ АРМИИ В ФЕВРАЛЕ 1980г.

Хикматулло Иззатову.

Афганский вечер скоротечен:
Лишь миг назад шел свет в окно,
Закатным заревом подсвечен,
И вот уж за окном – темно.
Ночь поразвесила созвездья –
Скопленья чьих-то светлых душ.
За стенкой ветер и возмездье
Стенает голосом кликуш.
Наш слух в войну особо чуток.
Здесь, не беря в расчет меня,
Задачу предстоящих суток
Решали четверо полдня.
Два командира, два начштаба –
По двое с каждой стороны.
Афганцы русский знают слабо,
А наши в местном не сильны.
Но переводчик превосходно
Вел перевод, и всем потом
Казалось, будто мы свободно
Чужим владели языком.
Хозяин наш, наш друг афганский,
Бывалый командир полка,
Хан Голь, жил в штабе по-спартански
Со скромностью фронтовика.
Он предлагал свои решенья,
Где банде мы предъявим счет,
И подвергалось все сомненью,
И выверялся каждый ход.
Одобрен план совместных действий:
Вновь завтра кровь окрасит снег…
Хозяин нас без фарисейства
Ведет на ужин и ночлег.
В углу штабного коридора,
Как тень, не замечая нас,
Сарбоз поклоны клал неспоро,
Свершая свой ночной намаз.
Пришли. В каморке душно, жарко.
Собрав застолье второпях,
За дружбу выпили по чарке,
По-офицерски, при свечах.
Затем, как водится от веку
Среди воспитанных мужчин,
Мы все внимали человеку,
Чей старше возраст, званье, чин.
Им был Хан Голь. И откровенный
Предпочитая разговор,
Делился думой сокровенной
Он и себе, и нам в укор:
«Придя нежданно к нам походом,
Вы, к сожалению, друзья,
Войну затеяли с народом.
С народом воевать нельзя.
Связав свои надежды с нами,
Надолго влезли вы в капкан.
Так было с янки во Вьетнаме.
А горький опыт англичан?!
Когда в реке не знаешь броду,
Не суйся, можешь утонуть.
А вы в бои ввязались с ходу,
Не ведая исхода путь.
Не лучше ль было б не гоняться
За каждой бандою в горах,
На БШУ не расточаться,
Не поселять в народе страх.
Не побуждать людей к уходу
С земель исконных за кордон…
Я сам в долгу перед народом
За то, что так несчастен он.
Пришли вы, показав всесилье,
И возвратились бы тотчас.
Противник поприжал бы крылья,
Зауважал и вас, и нас.
А вспомним мудрецов советы!
Кто выше их умом своим?..».
Вопрос остался без ответа.
Я был в душе согласен с ним.
Порою мы чужое мненье
Не ценим, не берем в расчет
И навязав свое решенье,
Вершим опасный, ложный ход.

ПИСЬМО ЛЕЙТЕНАНТА.

Закончен день. Солдаты спят как дети.
Минувший день был труден и горяч:
Ввязались в бой, а я за взвод в ответе.
Но это сон. Ты, милая, не плачь.
Вовек той переделки не забуду.
С подругами об этом не судачь.
Огнем нас поливали отовсюду.
Но это сон. Ты, милая, не плачь.
Иной солдат девчонкой не целован,
А пуля-дура шла к мальчишке вскачь:
Ведь от нее никто не застрахован.
Но это сон. Ты, милая, не плачь.
Мне жаль ребят, погибших в перестрелке:
Косила смерть – безжалостный палач.
И я был ранен – сущая безделка.
Но это сон. Ты, милая, не плачь.
Солдаты спят. Им отоспаться надо:
В бою не раз взрывался солнца мая,
Смели с пути душманскую засаду…
Но это сон. Ты, милая, не плачь.
Пишу письмо, а веки сон смежает.
Тебя я вижу, глаз своих не прячь.
Сон иногда реальность отражает.
Но это сон. Ты, милая, не плачь.

Я ВЫБИРАЮ ЖИЗНЬ…

Майору Солуянову А.П., Герою Советского Союза.

С утра от взрывов приседали горы,
И вздрагивало солнце в небесах…
Солдаты умиравшего майора
Из боя выносили на руках.
И Жизнь и Смерть сошлись на перепутье,
Ведя междоусобный вечный спор.
Сказала Жизнь: – Он жив, и мой по сути!
А Смерть: – Он мой! И кончен разговор!
Майор, порою приходя в сознанье,
Шептал: – Старуха смерть, остановись…
Хитрит косая: – Ты войдешь в преданье!
А он: – Уйди!.. Я… выбираю жизнь!

СЛОВО О ДЕСАНТНИКАХ АФГАНА.

Десант идет неведомо куда –
Об этом знают наши командиры:
Известны только им ориентиры.
А нам – в иллюминаторе звезда.
Звезда надежды. И для нас она –
Счастливая и добрая, как мама,
И, как отец, настойчива, упряма, –
Горит в ночи без отдыха и сна.
У каждого из нас своя звезда.
Мы ждем к прыжку зовущего сигнала
И через люк открытого провала
Шагнем, как это делаем всегда.
Не зная страха, с ходу вступим в бой…
Но кто бы знал, как достается тяжко
И доблесть, и десантная тельняшка,
И наш берет, как небо, голубой.

БАЛЛАДА О «КРАСНОМ» МУЛЛЕ.

Владиславу Стуловскому.

Из недр пустыни Регистана
Струились шорохи песка.
В тот день мы выехали рано
С пакетом срочным в штаб полка.
Два «бэтээра» мчались ходко
По трассе, ровной как струна.
Сквозь шум помех метеосводку
Несла эфирная волна:
«В Москве – плюс восемь, слабый ветер…»
По лицам тенью грусть-тоска
Скользнула в сумеречном свете.
Столица, как ты далека!..
Взрыв неожиданно и странно
Вошел в кабину. Страшный гость!
У старшины из рваной раны
В предплечье высверкнула кость…
Душманы, заблужденья дети,
Лупили в нас наверняка
Из-за деревьев у мечети
Забытом богом кишлака.
Покинув вставшие машины,
На землю раненых снесли
И невеликою дружиной
В дорожной залегли пыли.
На ровном месте. Перед нами,
Примерно метрах в десяти,
Дувал мечети, и врагами
Прижаты мы. Есть два пути:
Атака. Но идти открыто,
Врага не видя, – не пустяк.
Дувал. Надежная защита.
А что за ним? быть может, враг?
В дверях мечети старец статный,
Мулла, в одежде вековой,
«Неверный», нам, – невероятно! –
Зовя к себе, махал рукой.
В ловушку манит иль в укрытье?
Готовит нам добро иль зло?
Комвзвода нашего наитье
И в этот раз не подвело.
А мы, Афгана ветераны –
Любой знавал свинцовый шквал –
Броском перебрались с майдана
Во двор мечети, за дувал.
Наш старшина одной рукой
Патроны набивал в рожки:
- Вам помогу, пока живой я…
А вы уж за меня… братки…
И набивал, пока сознанье
Не погрузилось в вечный сон.
Угас без стона, без роптанья.
А был, как мы, мальчишка он.
В ход шли последние гранаты.
Враг отступил… И с вышины
Взирало солнце виновато
На жертвы новые войны.
И нам досталось, и душманам.
В Россию четверо ребят
Во чреве «черного тюльпана»
В гробах железных полетят…
Мы до прихода вертолетов
В тени мечети, как во сне,
С муллою говорили что-то
О нем, исламе и войне.
Муллу враги считают «красным»:
Противник зверств душманских банд,
Он, убеждениям согласно,
Зовет к согласью мусульман.
Свершил он хадж в святую Мекку
Был в Самарканде, видел свет…
Война противна человеку,
А ей конца и края нет…
Отец на сына, брат на брата:
Их разделил, размежевал
Стеной враждебности проклятой
Взаимной ненависти вал…
Афганистан – сплошная тризна,
И у дехкан на языках
Кипят слова: «Во имя жизни
Дай мир отчизне, о аллах!»…
Пришли «вертушки». Мы с муллою
Простились скопом впопыхах.
Он стал легендою живою –
Молва стоуста и в войсках.
А вскоре горя птицей скорой
Достигла нас печали весть:
Мулла расстрелян – вражья свора
Свершила в час намаза месть.

ДОБРОЕ СЛОВО О ВЕРТОЛЕТЧИКАХ.

Памяти Вячеслава Гайнутдинова, Героя Советского Союза.

Наш вертолет, взяв раненых на борт,
И заложив вираж от Файзабада,
Покинул полевой аэропорт,
Дрожа и громыхая от надсады.
Вступая с высоты в привычный спор,
Винты хлестали воздух разреженный.
Руками сжав сидение, майор
Глядел в иллюминатор отрешенно.
Там, за окном, вершины скальных гор
Едва ползли. И он, не виноватый,
Боялся даже мельком бросить взор
На грязные солдатские бушлаты.
Под ними на носилках пять солдат,
Ровесники его студента-сына.
Сын – там, здоров. А эти здесь лежат
Искромсанные вражескою миной.
Кто слеп, кто без ноги, один без рук –
Они лежали молча, без движенья.
Пронзила мысль: «Войны замкнулся круг
Для них, не знавших в жизни прегрешенья».
Ему казалось: вот раздастся крик,
Дающий выход нестерпимой боли.
И у майора дернулся кадык:
«А если был бы сын в такой же доле?..».
Шел вертолет ущельем среди гор –
Подняться выше мощи не хватало.
Душманы расстрелять его в упор
В любой момент могли, укрывшись в скалах.
В пути от Файзабада на Кундуз,
Случалось, мы теряли вертолеты.
Иной дороги не было в Союз,
И вся надежда только на полеты.
Открыв кабину, выглянул пилот:
- Ну, как здесь наше воинство? В порядке? –
Смахнул с лица ладонью липкий пот.
- По графику заходим на посадку…
И каждый божий день полет такой:
В Кундуз – штабистов, раненых, погибших.
А из Кундуза – с солью и мукой
Для файзабадцев, в окруженье живших.
Я мужеству пилотов песнь пою,
Их выдержке и самообладанью.
Солдатский труд у жизни на краю
Не всем дано вершить без колебанья.

БАЛЛАДА ОБ «ОФИЦЕРСКОЙ КОСТОЧКЕ» БОЕВЫХ АРМЕЙЦЕВ АФГАНА.

Малдабеку Молдашеву.

Армейцам по крови передается
Благое свойство дедов и отцов,
Что «офицерской косточкой» зовется
И отличает истинных бойцов.
С времен Петра присущи их манерам
Гвардейская осанка, но не спесь,
Особый шик. И этим офицерам
Всего превыше воинская честь.
Они являют мужество и доблесть,
Рискуя жизнью, презирают страх,
И славы предков неизбывный отблеск
Лучится перед боем в их глазах.
Традиции в войсках хранятся свято.
Есть в каждой части бравый офицер,
Которого отцом зовут солдаты,
С которого во всем берут пример.
Будь то комбат, комроты иль комвзвода,
Бывалый или юный командир,
Не о себе, а о судьбе народа
Печется он, и потому – кумир.
Не потому ли в миг, когда «косая»
Косу над командиром занесет,
Его от пуль собою прикрывая,
Солдат порою с жизнью сводит счет.
Так было испокон и было с нами,
И это не из области химер:
Оберегался, как отец сынами,
Бойцами их любимый офицер.
Века, века явлению такому.
Но не понять мещанскому уму,
Зачем один спасает жизнь другому,
Рискуя навсегда уйти во тьму.
Спросите тех, кто был в аду Афгана,
Платил молоху жизнями оброк,
Стерег дороги, бил в горах душмана,
Горел в машинах, на заставах дрог.
Ответят вам: грядущих полководцев
С наследным свойством дедов и отцов,
Что «офицерской косточкой» зовется,
Средь комсостава знали мы в лицо.
В Афгане я встречался с лейтенантом.
Он не искал ни званий, ни наград,
Владея высшим воинским талантом –
И побеждать, и сохранять солдат.
Солдаты в экстремальной обстановке
Терялись иногда, и офицер,
Имея знанья, опыт и сноровку,
Являл им личный мужества пример.
И в «пиковом», казалось, положенье
Он верный выход находил всегда.
Без командира, без его решенья
Нет ратного согласного труда.
Какие и упорство, и старанье
Нужны, чтобы позицию твою
Бойцы воспринимали с пониманьем,
Как талисман, хранящий их в бою.
И он не раз, а два кровавых года
Водил десантный взвод из рейда в рейд,
И всех солдат живыми из похода
Вернул к большому счастью матерей.
Он награжден? Отнюдь! И нет в том дива:
С солдатом прост, с начальством он – не мед,
И клерк штабной угодливый ревниво
Фамилию его не брал в расчет.
Армейцам боевым просить признанья
Своих заслуг – позор, и не с руки.
Зато себе и ордена, и званья
Спроворили иные штабники.
А мой герой, как многие другие,
Считает самой высшей из наград,
Что матерям их сыновья живые,
Род продолжая, народят внучат.

БАЛЛАДА О НАШИХ БОЕВЫХ СОВЕТНИКАХ В АФГАНСКИХ ВОЙСКАХ.

Рустаму Ниязову.

Нас от родимого порога,
Прервав привычные дела,
В края далекие дорога
Не раз, не два звала, вела.
Страна воистину достойных
Своих сынов слала туда,
И там, случалось, в «малых» войнах
Они сражались иногда.
Испанские интербригады,
Китая небо, Халхин-Гол
Прошли герои той плеяды,
И каждый был – страны посол.
Их величали тихим словом –
Советник. Тайны пелена
Тогда от нас глухим покровом
Скрывала многих имена.
Они и позже, во Вьетнаме
И прочих странах, где народ
Взметнул освобожденья знамя,
Решали с ним борьбы исход.
Не значился в газетных строчках
Советник – воин-дипломат.
Он пребывал в «горячих точках»
Не ради славы и наград.
Он мудрость опыта и знанья
Сливал в полезный делу сплав.
Его совет – не приказанье
И не попранье чьих-то прав.
Совет тогда успех приносит,
Когда воспринят он всерьез,
Пусть даже в маленьком вопросе.
А на войне любой вопрос
Считаться мелочным не может.
И потому его совет
В войсках чужой страны итожит
Родной страны авторитет.
Я знал советников немало
В полках афганских в тех местах,
Где прежде бедность обитала,
А нынче с ней повенчан страх.
И страх – покорности основа –
Надел, рассудку вопреки,
Повиновения оковы
На племена и кишлаки…
Назаров, полковой советник,
Со мной делился по душам:
- Я здесь за все дела в ответе,
Секрета не открою вам.
Страх, порождая разобщенье
И недоверие сторон,
Годами держит в окруженье
Иной афганский гарнизон.
И полк наш тоже в обороне.
Ему нельзя вменять в вину,
Что он ведет в контрольной зоне
Позиционную войну.
В такой войне немного толку.
Когда отпора нет врагам,
В округе бродят кривотолки:
«От войска пользы нету нам!».
Пассивность – не залог победы.
Но примиренья диалог
Не принимают моджахеды,
Забыв, чему учил пророк.
Опасен недовольства ропот
Для войск утратой веры в них.
И получают наши роты
Крещенье в рейдах боевых.
В бою, как и в обычной драке,
Тот вверх берет, чей дух сильней.
Одно – отбить врага атаки
От стен старинных крепостей.
Другое – выйти за пределы
И проучить врага в бою,
Да так, чтоб банда впредь не смела
Хозяйничать в твоем краю.
Воспринимаются не сразу
Крупицы опыта мои.
Нелегок путь к душманским базам
Через засады и бои.
В полку случаются измены
И дезертирство. И в бою,
Скажу вам честно, откровенно,
Тревожусь я за жизнь свою.
Нет, речь не о душманской пуле.
Но вдруг предатель – в спину мне…
Здесь я ведь не штабной чистюля –
Во всем со всеми наравне.
Хожу в атаки. И не скрою,
Был ранен. Возвратился в строй.
Не передать, как мне порою
Вернуться хочется домой!
Здесь – без семьи. Живу несладко.
Суровый быт фронтовика.
Все ничего, но есть накладка:
Погиб недавно комполка.
А был герой, мужик что надо!
О, скоро утро. Спать, поэт!..
Назаров сам из той плеяды
Бойцов, цены которым нет.

ПИСЬМО ВОЕННОГО ПОЛКОВОГО СОВЕТНИКА ЖЕНЕ.

Усмановой Д.Х.

Куда б судьба не занесла меня,
Ты, предпочтя разлуке быт военный,
За мной спешила всюду неизменно,
Очаг семейный бережно храня.
Судьба солдат – походное житье.
А значит, неизбежны переезды,
И на оседлость никакой надежды.
Года летят, как птицы, в забытье.
И если ты впервые не со мной,
В разлуке нашей ты не виновата:
Здесь смерть справляет пир, и мы, солдаты,
Проходим испытание войной.
На удивленье странная война:
Ни фронта и ни тыла. Впечатленье,
Что мы погарнизонно в окруженье,
И против нас воюют племена.
И наш поход воспринимаю я
Подобьем затяжной командировки
В реально боевую обстановку,
Где предрекать свою судьбу нельзя.
Но верю я, и, знаю, веришь ты:
Домой вернусь живым и невредимым.
«Пути господни неисповедимы…»
Но человек – пустышка без мечты.

БАЛЛАДА О СЕСТРАХ МИЛОСЕРДИЯ АФГАНА.

Дочери Елене.

Когда-то в храмах содержали жриц,
Дев непорочных и прекрасноликих.
Они народу в образе денниц
Являлись лишь в дни праздников великих.
В заветный час ворота алтаря
Распахивались с колокольным звоном,
И выходила жрица, воспаряя
Над публикой коленопреклоненной.
Здесь было много сирых и калек –
Болезней и несчастий наважденье,
И молодых, и доживающих век,
И каждый с верой в чудо исцеленья.
Взирая на несчастных с высоты.
Вдыхая запах смрада, тлена, гноя,
Шла по рядам богиня красоты
Не жрицей – милосердия сестрою.
Не брезгуя, на головы людей
Она с любовью возлагала руки,
Прикосновеньем, чистотой своей
У страждущих гасила боль и муки.
И с тех, поросших былью, давних пор
Во все века, до наших дней суровых
Воспринимают всюду, как сестер,
Жриц милосердья в ипостасях новых.
На поле боя, в мирные ли дни,
Оказывая помощь и участье
Болящим и страдающим, они
От нас отводят многие напасти.
Но милосердной быть не всем дано:
Подвижничество здесь необходимо.
И жертвенности равное, оно
Со скрытой героичностью сравнимо.
Таких подвижниц знал афганский край:
Они в госпиталях и медсанбатах
Хлебнули с нами лиха через край,
Как матери заботясь о солдатах.
Не ведавшие зла Большой войны, –
Все родились после ее Победы, –
Медсестры были также здесь нужны
Подобны тем, что знали наши деды.
Здесь те же раны, боль, бинты и кровь.
Здесь те же безобразные увечья.
И жутко это видеть вновь и вновь.
О, как же ты вынослив, человече!
Легки и днем, и ночью на подъем,
Помощницы военных эскулапов,
Пренебрегая отдыхом и сном,
От раненых отводят смерти лапы.
Навидевшись страданий и смертей,
Порою наревевшись до икоты,
Сестра в палате – добрый чудодей,
И в этом долг и смысл ее работы.
Иные сестры юны и хрупки –
Невесты в перспективе недалекой.
Им ведомо, как плачут мужики,
В существовании не видя проку.
Порой солдат – ни рук, ни ног – культя,
Лицо не облик – бурая короста.
Идти к нему, улыбку засветя,
Со словом утешения непросто.
Но исподволь находятся слова
И нужные, и верные, и к месту.
Бывало, ходит кругом голова:
Как сообщить родным плохие вести?
И пишет за болящего письмо,
А он сквозь стон: «Не беспокойте маму!
Все, час придет, откроется само…»
Без слез, попробуй, выдержи-ка драму!..
Но что греха таить, случался сбой,
И женщины – невелика их квота –
Из тех, что были заняты собой,
Искали здесь мужей, а не работы.
А кое-кто играл в ППЖ,
Неважно, с холостым или женатым:
В Афгане все – поручики Киже,
Когда доходит дело расплаты.
Дарительниц утех – им бог судья –
Не отличает в тягостях усердье.
Но не о них сегодня речь моя –
О сестрах, истых жрицах милосердья.

СЛОВО О КОРРЕСПОНДЕНТАХ АФГАНА.

Корреспондентам газеты Туркестанского военного округа «Фрунзевец» и всем другим военным журналистам, исколесившим Афганистан вдоль и поперек в годы умолчания о реалиях
«необъявленной» войны.

Версты. Мили. Километры.
Пыль дорог и неба синь.
Жаром пышущие ветры.
Обжигающая стынь.
Самолеты. Вертолеты.
«Бэтээра» борт… Блокнот
Со следами крови, пота –
Почерк черт не разберет.
Встречи. Встречи. Встречи. Встречи.
Тесно мыслям и словам.
Автомат нарезал плечи.
Каково же им, бойцам?
Гарнизоны и заставы.
Рейды – часто наугад.
Артиллерии октавы.
Неожиданность засад.
Рисковать имеешь право,
Даже голову сложить,
Но увиденную правду
Лучше в памяти хранить.
И газеты, и журналы
Правде выставят заслон:
У цензуры есть немало
Хитроумнейших препон.
Странно: Запад чрезвычайно
Обо всем осведомлен,
А у нас военной тайной
Чтется подвиг и урон.
Посвящай хоть тыщи строчек
Интерпомощи солдат:
Вот сажается садочек,
Вот посев они вершат,
Вот они муку и сахар,
Масло, соль и керосин
Раздают, не зная страха.
И не гибнет ни один…
В личных памятных записках,
В строчках тайных дневников
Помечается без риска
До поры правдивость слов.
И надеется газетчик,
Журналист и фотокор:
Час придет, и, как на вече,
Правда выйдет на простор.
И откроется народу
Подвиг наших сыновей
Не имущим власть в угоду
А в честь Родины своей.

МАТАМОРФОЗЫ «АФГАНА».

РАЗМЫШЛЕНИЯ О ПОРОКАХ ПЕРЕРОЖДЕНИЯ.

Война в любые времена
Не только собственно война,
Как боевое столкновенье.
Она – моральный оселок,
Что проявляет в краткий срок
Таимый до поры порок
Духовного перерожденья.
Войною делится страна
На тех, кому война – война,
И тех, кому – одна нажива.
Так и в природе год беды,
Людского горя и нужды
Приметен буйством лебеды,
Чертополоха и крапивы.
Не всем идут уроки впрок.
Читатель, подведем итог
Тому, о чем молчали ране:
Как пышно разложенья зло
Махровым цветом расцвело
И превратилось в ремесло
Иных вояк в Афганистане.
Не будем называть имен:
Перечислять их не резон –
Лишь времени пустая трата.
Проникла гниль в штабы и тыл:
Торгово-контрабандный пыл
Наживой легкой ослепил
И генерала, и солдата.
Вовлек в беду иных ребят
Азийский наркосиндикат:
Гашиш и опий шли в продажу.
О, сколько здесь солдатских драм!
Закон предписывал судам:
Ввез восемь грамм иль килограмм,
Ступай на восемь лет под стражу.
Не о солдатах нынче речь:
Их надлежало оберечь
От преступлений офицерам.
И хоть закончилась война,
Солдат же сотня не одна
Еще свободы лишена.
Кто был для них дурным примером?
Не генерал ли ВВС,
Которого попутал бес
Спирт провозить за «речку» тайно?
В Кабуле этот генерал
Спиртное выгодно сбывал
И подчиненным наказал
Молчать. Случайно? Не случайно!
Попался. Заверенья дал.
Но слова не сдержал – скандал!
«Запахло» дело трибуналом.
Вы спросите: осужден он?
Отнюдь! Покаялся. Прощен
И в стольный град перемещен.
Да, хорошо быть генералом!
А вскоре – вот уж эпатаж –
За экипажем экипаж
Из эскадрилии столичной
За контрабанду шел под суд.
Они – и здесь наживы зуд! –
В запасных баках водки пруд
Свезли в Кабул путем привычным.
Был риск – дойдет ли самолет
Но десять тысяч за полет
Брал каждый в дележе доходов.
Разворошен преступный пул.
А на «верху» поднялся гул:
«Так будет некому в Кабул
Летать. Сажать лишь верховодов!»
Услышав в окрике металл,
Сменил немедля трибунал
Свой гнев на милость, и фемида,
Отвергнув пресловутый «вал»,
Прощала тех, кто «капитал»
По доброй воле ей «сдавал»,
В грехах раскаявшись для виду.
А сколько офицеров тех,
Что шли порой – и смех, и грех! –
На сделку с совестью в дукане?
Иной сбывал что только мог,
От зимней шапки до сапог,
Чтобы иметь – простит их бог –
Валюту местную в кармане.
А позже на валюту он
Приобретал магнитофон –
Предел мечтаний офицера…
От нищеты – такой позор.
Повинный в том и военторг,
И бюрократии затор,
И офицерской чести мера.
Читатель! Будь к порокам строг!
Но я тебя предостерег
Переносить гнев этих строк
На офицерский корпус в целом.
Как встарь, и наши дни в войсках
Соседствовал с геройством страх
И подличал иной проныра,
Но офицерская среда –
Опора ратного труда –
Презреньем метила всегда
Тех, кто порочил честь мундира.

О ПРОТЕКЦИЯХ И ЧЕСТИ.

I.

Война иль мирные декады –
Кому-то без заслуг почет,
Посты, и званья, и награды:
Идет протекция в зачет.
Ко мне нередко ненароком
Приходит мысль: «Да где ж порог,
Предел гнуснейшего порока?!»
Он, в разложенье взяв исток,
Потек бесчестия потоком:
В чины протаскивать детей,
Чтоб положением высоким
При жизни наделить своей.
Используются власть и связи:
Пусть недоумок, но – сынок!
Он без отца «из грязи в князи»
Вовек бы выбраться не смог.
И чин иной, забыв о чести,
В начальство выбравшись «горбом»
Сыночка видит в том же кресле,
Хоть тот в отца не вышел «лбом».
Родитель в званье генерала,
Для службы не жалевший сил,
Желает, чтобы сын без мала,
А тоже генералом был.
Нет власти – чинно, благородно
Идут подарки, взятки в ход.
Настолько это стало модно,
Что просто оторопь берет.
И пусть у отпрысков не видно
Ни хватки, ни ума отцов,
С упорством их ведут завидным
Отцы по лестнице чинов.
Другие следуют примеру
Таких безнравственных отцов
И убивают в честность веру,
И губят на корню юнцов.
Растят из них хапуг и выжиг,
И карьеристов, и льстецов,
Администраторов бесстыжих
И равнодушных подлецов.

II.

Афганистан. Два лейтенанта.
Дружны с училищных харчей.
С надеждой ратного таланта
К нам прибыли в один из дней.
Безусы, но молодцеваты.
Не зря прошли курсантский класс.
Повадкой, вроде, оба – хваты.
Готовы в дело хоть сейчас.
Шахтерский сын Иван Суровин,
Русоволос и синеок,
Степенен и немногословен,
И ростом и сложеньем – бог.
Георгий Стецкий без бравады
Поведал как бы невзначай:
«Я не простого папы чадо».
Как хочешь, так и понимай.
С Иваном этот смуглый живчик,
Сам худощав и невысок,
Был снисходительно улыбчив
И покровительственно строг.
Порою юношества годы
Тенета ложной дружбы ткут.
Во всем ребята антиподы,
Но вот сошлись и вместе – тут.
Просились в строевую роту.
Чтоб неразлучно вместе быть.
Но чин-отец и здесь заботу
Сумел о сыне проявить.

III.

Как в Ту войну, тем боле в эту,
Коль не объявлена она,
Протекция явила свету
Сынков немногих имена.
Идти под пули им некстати:
Ведь пуля – дурра. Что ей сын
Простой ли, знатный? А с дитятей
Расстаться не рискует чин.
Но если сын решится все же
Понюхать пороха всерьез,
Папаша вылезет из кожи,
По-своему решив вопрос.
Назначен Стецкий в штаб, и баста:
Посмей не выполнить приказ.
Так каста прикрывает часто
Свои протекции от нас.
Все это белой ниткой шито.
Так честности наперекор
Вершит свои дела элита
И процветает – нам в укор.

IV.

Ивана из простого рода
Назначить повелел приказ
Взамен убитого комвзвода,
Который месяц был средь нас.
Прошло два года. Для Ивана –
Проверка мужества они:
Контужен и легко был ранен,
Но взводом управлял все дни.
Он видел смерти лик ужасный,
Душманов бил, терял друзей
И убежден: шел не напрасно
Стезей военною своей.
В Союз по истечении срока
Иван вернулся без наград.
С ним обошелся так жестоко
Не Стецкий ли, названный брат?

V.

Афганистан стальной порошей
Ивана метил за двоих.
А Стецкий? Он остался Гошей
Для офицеров боевых.
В пределах стен штабного зданья
Утратил Гога прежний пыл,
Зато очередное званье
И даже орден получил.
Какая ждет его карьера?
Одно бесспорно – в рост пойдет.
А дружба? То – была химера,
Обманный плутократа ход:
Опора временная в стае
Юнцов училищной поры.
И Стецкий, подлость сознавая,
Блюдет все правила игры.
Сильна протекцией элита,
И бездарей плодится клан,
Живущий в роскоши и сыто
За счет рабочих и крестьян.
Протекция подобна яду.
И за нее, спросив сполна,
Чинуш постов лишать бы надо
И оглашать их имена.
А их сынков, что воспарили,
Вернуть на должные места.
Тогда б другие поостыли.
И совесть всех была б чиста.

О ЛЮДЯХ С КЛИЧКОЙ – «ПРАПОРА» ИЛИ ОБ АРМЕЙСКИХ ВОРАХ.

О прапорщиках боевых частей
Я не слыхал дурных вестей.
Они ходили в рейды с нами,
Делили тяготы невзгод
И проливали кровь и пот,
И всяк из них был патриот,
Не раз проверенный боями.
Когда вокруг дымит война
И сеет смерти семена,
Солдаты ко всему привычны.
И мы не каждый день-деньской
Утрачиваем свой покой,
Встречаясь с подлостью людской.
Но меры подлости различны.
И вот – на острие пера
Подонки с кличкой – «прапора»,
В погонах прапорщиков воры.
Они в тылах копили жир,
Среди чумы свершая пир,
Ославили на целый мир
Себя бесчестия позором.
Они и прежде из частей
Тащили явно, без затей,
Все, что им надо и не надо.
А здесь, в афганской стороне,
Пораспоясались втройне.
Жируют тыловые гады!
Их и сегодня, как вчера,
Зовут с презреньем – «прапора».
Они не могут жить без кражи
И за гроши родную мать
Способны недругу продать
И друга верного предать
В беде в своекорыстном раже.
Что им военная страда?!
И что им горе и беда?!
В них состраданья нет ни грамма.
Иной такой ползучий гад,
Попав на оружейный склад,
Сбывал патроны, автомат
И даже пулемет душманам.
Он хуже тайного врага,
Убийца – вся тут недолга!
Он знал: душман оружьем этим
Разил и наших сыновей,
И многие из матерей
Гробы встречали у дверей
С его иудиным приветом.
А было, в этих же гробах –
Кощунственный и риск, и страх! –
Он контрабанду вез. О, боги!
Нельзя об этом умолчать.
Так пусть проклятия печать
Их будет всюду отмечать
До смерти на земной дороге!

ИЗ МЕТАМОРФОЗ АФГАНА.

Война с кровавой кутерьмой
Потерь и ран – сплошная проза.
И редко в жизни боевой
Случаются метаморфозы.
Он был сержантом, из «дедов»,
Со школы полковой садистом,
Солдат считавший за скотов
И прозванный за то «фашистом».
Таким в десантный батальон,
К нам, воевавшим за границей,
Сплоченным дружбой, прибыл он
И не сумел остепениться.
А здесь солдат и автомат
И днем, и ночью неразлучны,
И всяк друг другу кровный брат,
И обижать нас несподручно.
Но был сержант неисправим:
Один в порядках батальона
Над отделением своим
Он издевался изощренно.
Он не был в рейдах и боях,
Не ведал смерти дуновенье
И исповедал только страх,
Власть утверждая в отделенье.
Бил слабых, сильных унижал
И угрожал тому расправой,
Кто в безысходности роптал,
Что на него найдет управу.
Откуда в нем заквас такой,
Жестокость, беспощадность зверя?
В семье приличной городской
Рожден, воспитан, если верить.
По парню «плакал» трибунал.
Но перекрасил преступленье
В «верхах» какой-то чинодрал
В неуставные отношенья…
Его нашли в один из дней
За огражденьем гарнизона,
Чужой ли пулей, иль своей
В ночную пору пораженным.
Боец, возможно, отомстил
За униженья, оскорбленья,
Когда стал белый свет не мил,
И наступил предел терпенью.
А может, шла издалека
Шальная пуля от душмана?
Он сам приблизил вне полка
Конец, достойный хулигана.
Обидно матери до слез.
Но «связь» она в Москве имела.
И вот пример метаморфоз:
Инстанция вмешалась в дело.
Весьма большой столичный чин
Распорядился: «Как хотите,
А подлинную суть причин
Кончины парня измените!».
Но ни комдив, ни комполка
На то согласия не дали.
А чья-то властная рука
В генштабе жала на педали.
И некто, слабый человек,
Слипачил, думая недолго:
«Погиб в Афгане имярек
При исполненье интердолга».
Скрепя сердца, простим же мать:
Позора избежать хотела.
Но окрик чина как понять?
Где справедливости пределы?
Вот так застоя времена
Бесчестию давали силу.
А в нас протеста семена
День ото дня растила.

РАЗМЫШЛЕНИЯ О НАШИХ ЧИНОСОВЕТНИКАХ В АФГАНИСТАНЕ.

Немало бед моей державе
Принес резиновый хребет
Бюрократической оравы,
Чья кривда застит людям свет.
Ползучая болезнь лакейства,
Она проникла и в войска
В покровах лжи и фарисейства,
А то и просто дурака.
Сейчас на времена застоя
Ссылаться модно: мол не я
Руководил тогда собою,
А зло всеобщего спанья.
В те годы сверху и до низу
Потворствовал кто только мог
«Главы» глупейшему капризу:
«Плохие вести на порог –
Ни-ни!». И старца окруженье,
Используя запретов кнут,
Душили правду в зарожденье,
Хворобу загоняя внутрь.
И лишь «приятные» известья
Текли в Москву по проводам.
Утрата долга, чувства чести
Икается поныне там.
Тогда беда, как тень, бродила
С молвлй в обнимку по стране,
Но наложила власти сила
Табу на гласность о войне.
И в состязанье разных ведомств,
Играя с ложью в поддавки,
Чины снабжали «центры» бредом
О ходе дел из-за «реки».
Послушать этих чистоплюев,
Так вроде ангелов мы здесь
И кровь не льем, и не воюем,
И лишь с врагов сгоняем спесь.
Мне вспоминать и то неловко
Таких советников в чинах,
Им боевая обстановка
Не виделась и в черных снах.
Они, живя в дворцах афганских,
Парным питаясь молоком,
Судили чисто дилетантски
О нашем быте войсковом.
О наших боевых потерях.
О нуждах ратного труда.
О том, что хлеба – кто поверит? –
Не ели днями иногда.
На поводу у местной власти
Они, как рыба на крючке,
И не хотели знать, к несчастью,
Что находились в тупике.
И в состоянье эйфории
И дипломат, и генерал
Считали: вражеской стихии
Конец положит штурмов шквал.
И принимались вновь решенья
На рейды и на БШУ
Согласно косному мышленью
И недалекому уму.
Известно: со своим уставом
В чужой не суйся монастырь.
Не потому ль бывал неправым
Иной советник-поводырь,
К высокой миссии негодный?
Неужто же не смыслил он,
Что нашей чести всенародной
Чинил бездарностью урон?
С дней первых очевидно было:
Беду войной не отвести.
И важно не бряцанье силой,
А поиск мирного пути.
О, как мы запоздали в этом!
И все же верх взял здравый смысл:
Нельзя быть в ссоре с целым светом.
Однако душу гложет мысль:
С советников, что были падки
До славы, званий и чинов,
За их просчеты взятки гладки?
Пока. Но будет спрос суров!

ДОЛГАЯ ДОРОГА ДОМОЙ.

НЕИСПОВЕДИМЫЕ ПУТИ С НЕОБЪЯВЛЕННОЙ ВОЙНЫ.

Сергею Ивашкову.

Путь к дому неисповедим
Для тех, кто в рейд уходит ныне.
Иной вернется невредим,
Другого смерть слегка обнимет,
Но он оправиться от ран
И будет радоваться жизни.
А третий?.. Вечности орган
Над ним безмолвно справит тризну.
Друзья не скроют слез скупых,
И – снова в рейд в рассветной рани…
Путь к дому долог у живых.
У павших – сутки на «тюльпане».

О РАЗГОВОРЕ СОЛДАТ-«АФГАНЦЕВ» В АЭРОПОРТУ «ТАШКЕНТ» В 1987г.

Василию Мельничуку.

Аэропорт – людей скопленье
Всех возрастов и языков.
И кто-то каждое мгновенье
Мчит за обитель облаков.
Иной на твердь земную с выси
Спешит. У всех свои дела.
Разлук – на миллионы чисел.
И встречам также несть числа.
Здесь нынче встретились солдаты
Из разных боевых частей.
Они зовут друг друга братом –
Товарищества апогей.
Звенят медали боевые,
Горят рубином ордена.
Глаза и голоса хмельные
От треволненья без вина.
Еще бы! Час назад чужбина
Дышала воинам в лицо.
И вот – ташкентские равнины,
Любимой родины крыльцо.
Один здоров, второй контужен,
А двое ранены легко.
Кому-то самолет не нужен –
Родимый дом недалеко.
Других ждет дальняя дорога
К местам отеческим, святым,
И времени порой немного
На разговор дается им.
И пусть никто их не встречает,
За возвращенье, без затей
Они поднимут тост за чаем,
Вводя в смущенье патрулей.
Возбуждены и говорливы,
Глаголят каждый о своем:
- Коль не убиты, – значит, живы,
А коли живы, – не помрем.
- Откуда ты? – Из Кандагара.
Там и попал я в переплет.
Тогда душманам дали жару
За наглый огневой налет.
- А я контужен под Гератом.
На ухо правое глухой.
- Мэнэ же царапнули каты
Лэгохонько пид Печдарой.
- А я нэ ранен, хоть убейте! –
Грузин давил на букву «р», –
Хотя ходил три раза в рэйды
Зачем-то в проклятый Панджшер.
Звучали странные названья:
Кунар, Гардез, Хост, Барикот…
Они в солдатское сознанье,
Как гвозди, вбиты не на год.
Затем шла речь: как встретят дома,
Как не утратить братства связь,
Что здесь все будет по-иному –
Возможна даже неприязнь.
Но я не услыхал в беседе
Ни жалоб, ни слезливых нот,
Ни злобы к южному соседу,
Ни сетованья на поход.
Последние рукопожатья:
- Мир тесен! – Будем живы, брат!
- Вас на Кавказе буду ждать я!..
И время развело солдат.

О БЕСЕДЕ С РУКОВОДИТЕЛЕМ ПРОВИНЦИАЛЬНОГО КОМИТЕТА НДПА, ВЫХОДЦЕМ ИЗ ХАНСКОГО РОДА.

Ахмаджону Егибекову.

Такой жарищи не знавала
Давно афганская земля:
Как печи, раскалялись скалы,
Листву роняли тополя,
Полуразбитый городишко
В полдневный погрузился сон,
И даже местные мальчишки
Не посещают гарнизон.
От пыли травы поседели.
Ни облачка. И тишина.
Не верится, что смерть в прицеле
Нас держит. Странная война!
В пещерах гор таясь от зноя
И за день отоспавшись, враг
Поднимет ночью нас пальбою.
Его союзник – ночи мрак…
С визитом прибыл к нам с рассвета,
Едва развиднелась тропа,
Руководитель комитета,
Функционер НДПА.
Беседа шла стезей интимной,
Привычным руслом праздных слов,
Комплиментарности взаимной –
Обычай Азии таков.
Но неспроста, мы разумели,
Приехал к нам высокий гость.
И чтоб его подвигнуть к цели,
Подбросил я сомненья «кость»:
- Испив беды афганской чашу,
Домой уходит наша часть.
Удержат коммунисты ваши
Без нас в борьбе с врагами власть?
Скользнула в голосе надменность,
И нам на миг явился хан:
- Аллах простит мне откровенность!
Открою главный ваш изъян.
Вы заблуждаетесь напрасно:
Не коммунисты мы. Увы!
Исток изъяна, мне-то ясно,
От государственной главы
Начало взял. Но неужели
Вы, проживя средь нас года,
Не поняли, не усмотрели,
В чем нашей партии беда.
«Парчам» и «Хальк» все эти годы,
Враждуя явно меж собой,
Не выйдут из тени разброда.
Вступает в партию любой.
Кого в ней нет: и цвет элиты,
И обездоленный бедняк,
И лихоимец, взяткой сытый,
И лозунгом прикрытый враг.
Что единит их? Дух свободы?
Грядущий общества прогресс?
Дань обстоятельствам? Иль моды
Политиканский интерес?
Вы говорите в заблужденье
О классовой борьбе сторон.
А классы только в зарожденье.
Мы – клан враждующих племен.
Уйдете вы, и мы, как прежде,
Пойдем путем судьбы своей.
Мы, как и вы, живем в надежде
Закончить распрю поскорей.
Ошибки? Были. Обоюдны.
И вы, и мы вели им счет.
Они объявлены прилюдно.
А это силу придает.
Бок о бок с вами в дни сражений
Мы опыт обрели, и он
В сознанье новых поколений
Уже не будет истреблен.
В одном уверен: поздно ль, рано –
Отыщем к примиренью путь,
И нас, народ Афганистана,
В средневековье не вернуть.

НАЧАЛО ВЫВОДА НАШИХ ВОЙСК - ТЕРМЕЗ. КУШКА. МАЙ 1988г.

Роману Шаназарову.

Мы возвращались, развернув знамена.
О, как мы торопили этот час!
С утра у пограничного кордона
Народ собрался, ожидая нас.
Нас целовали женщины чужие,
Устлав дорогу россыпью цветов.
Так в Сорок пятом Родина, Россия
Встречала наших дедов и отцов.
И так же май означен в подорожной,
Как у бойцов Великой той войны.
Но в тишине торжественно-тревожной
Не слышалось ликующей струны.
В глазах сквозит надежда и страданье,
Отчаянье и вера матерей,
Со всей страны прибывших на свиданье, –
Увидеть долгожданных сыновей.
И нам хотелось встретится с родными,
И даже мысль пришла: «Вот если б нам,
Прошедшим ад, вернувшимся живыми,
Всем тотчас возвратиться по домам!
Пусть не совсем, а в отпуск, в увольненье
На целый месяц!..» Но, как говорят,
Правительством не принято решенье…
И ты отныне не боец – солдат.

ПРОЩАНИЕ СО ЗНАМЕНЕМ ПОЛКА ВОИНОВ, УВОЛЬНЯЕМЫХ В ЗАПАС.

Прощаемся со знаменем полка.
Последний раз его мы видим ныне,
И трепетно касается рука
Овеянной героикой святыни.
В торжественный неповторимый час
Осознаем до боли и впервые,
Насколько каждый прикипел из нас
К полку, к друзьям за годы боевые.
Коленопреклоненно, не стыдясь
Слезы невольной, мы целуем знамя
И верим, службой ратною гордясь,
Что это знамя будет вечно с нами.

ЗАВЕРШЕНИЕ ВОЙНЫ.

Ивану Шкварко.

Мы завершили странную войну,
Не ведая причин ее истока,
И покидаем без вины страну,
Не упрекая ни ее порока,
Ни власть имущих, ни засилье зла.
За все, что нам предписано судьбиной.
А доля боевого ремесла
Надсаживала годы наши спины.
Да, мы устали, но не стали злей
И бедному народу сострадая,
Стремились честно, всей душой своей
Мир подарить истерзанному краю.
Что не сбылось, вины в том нашей нет.
Непостижим исламский мир Востока:
Здесь межусобья застят людям свет,
Здесь враг презрел святой запрет пророка.
А кое-кто бросает нам упрек,
Чернит прошедшего Афган солдата.
Но верим мы: история в свой срок
Все по местам расставит непредвзято.

* * *

Михаилу Ивановичу Савинову.

Когда нас жизнь испытывает краем,
Где бытия на нет исходит нить,
Мы ад земной считать готовы раем
И страстно просим Нечто: дай нам быть!
Надежду тешим даже в то мгновенье,
Когда шальной судьбы дамоклов меч,
Начав неотвратимое движенье,
Предупреждает: «Поздно! Не перечь!»
И в этот миг не каждый в состоянье
Достойно встретить испытанья час:
Теряет человеческое званье
Иной, являя душу без прикрас.
И после в нем живет неистребимо
Вражды и злобы затаенный груз.
Пути паденья неисповедимы,
Но в каждом падшем обитает трус…
А мы, надеясь, может быть, на чудо,
Встречаем стойко свой последний час
В бою, в плену, на плахе, дыбе – всюду,
Где жизни край испытывает нас.
Не жизнь и смерть нас в этот миг от веку
Ведет на подвиг – малый иль большой,
Святая цель – остаться Человеком,
Солдатом с незапятнанной душой.

ВОЗВРАЩЕНИЕ.

Последнему командарму 40-й генералу Громову.

Земля родная! Мой прими поклон.
Вернувшись в отчий край из заграницы,
Я не могу тебе не поклониться:
Ты вдалеке была как сладкий сон.
Там осознал насколько прав поэт –
«Большое видится на расстояньи!» –
И подтверждаю это в час свиданья:
Родней тебя и ближе сердцу – нет!

БОЛЬ АФГАНА.

СЛОВО О ПОДВИГЕ И ДОЛГЕ «АФГАНЦЕВ».

I. ПОДВИГ.

Он рождается неспроста –
Вызревает подспудно исподволь:
Дерзновенная высота
Покоряется только неистовым.
Их с рожденья Родина-мать
Отмечает особою метой,
Но не стоит ее искать –
Жизнь имеет свои секреты.
В самый трудный, опасный миг
Станет явью такое наследство…
Подвиг –
 мал он или велик –
Вырастает корнями из детства.
Он рождается неспроста.
Есть герои во всех поколеньях…
У свершений тропа крута.
Нет свершений без вдохновенья.

II. ДОЛГ СОЛДАТА.

Есть долг солдата: будь то рядовой
Иль офицер. Тот долг – вершина чести:
Стремится воин к ней, пока живой,
Пока не уступил другому место.
Закон армейской доблести таков.
Таков наказ народа и державы.
И нет среди героев простаков,
И подвиги вершатся не для славы.
И в той войне, в краю афганских гор,
В краю межплеменных противоречий,
Где недреманные мы несли дозор,
Мы долг свой исполняли человечий.
Сейчас кому-то, может, с кондачка
Легко судить и осуждать солдата
И выгодно в нем видеть вахлака,
Как робот, бессловесного примата.
Да, был приказ: вошли в Афганистан.
Да, воевали: не за страх – на совесть.
И был солдат – герой, а не профан,
Являя в ратном деле образцовость.
Так почему вменять ему в вину
Власть предержащих тайные решенья
И спрашивать ответа за войну?
Воистину над армией глумленье!
Кто не был там и не платил оброк
Молоху ненасытному поныне,
Тот не имеет право нам упрек
Бросать в своей презрительной гордыне.
Лишить геройства армию стремясь,
Нас очерняют гласности «герои».
Но мы крепим со славой предков связь:
Солдат тогда солдат, когда он – воин.
Учить нас, как вести себя в бою
Не волен дилетант, не знавший боя.
Мы не роняли честь в чужом краю.
В родном краю храним ее тем боле.

МАТЕРИНСКАЯ БОЛЬ.

Матерям воинов-интернационалистов, погибших в Афганистане.

Нет на свете тревожнее струн
Сердца матери с сыном в разлуке.
Материнское сердце – вещун.
Кто измерит душевные муки?
Словно пытка, вторгаются в сны,
Изводя, роковые виденья.
О проклятое бремя войны!
Все тревожнее миг пробужденья.
«Как там мальчик, в афганском краю? –
Мысли денно и нощно тревожат. –
Смерть, не трогай кровинку мою!
Страшный сон, не сбывайся, о боже!»
…Шло сраженье в далеких горах.
Велико до тех мест расстоянье.
Мать внезапно проснулась в слезах:
Боль утраты сковала сознанье.
И проплакала горько всю ночь.
Утром встала с надеждою зыбкой,
Но печаль не смогла превозмочь:
«С ним несчастье. И нету ошибки…»
Кто ответит, откуда она,
Это связь между сыном и ею,
Что одной передать ей вольна
Весть, которой нет в мире больнее?
Скрыта тайна в глубинах воды,
Приводящая море в кипенье.
Так и тайна предчувствий беды
Не имеет пока объясненья.
…Принесли похоронку в свой срок:
«Сын геройски погиб… Подпись. Дата.»
Пол качнулся: «Я знала, сынок,
В этот день смерть настигла солдата…»
А какие он письма писал!
Жить надеялся честно и долго…
В путь ушел через огненный шквал
К вечной славе солдатского долга.
К тем вершинам, где юным всегда
Остается бессмертья достойный…
Мать одна пронесет сквозь года
Боль свою и проклятие войнам.

БОЛЬ АФГАНА.

Сыну Олегу.

Люди жизнь оплачивают данью
Горестей, печалей и утрат.
И не враз приходят к осознанью:
Кто же в их страданьях виноват?
Власть имущий? Или злая воля
Неподвластных человеку сил?
Сам ли человек в земной юдоли
Грань заветов предков преступил?
Суть ответов прячется порою
За завесой тайны, как в дыму.
Так поныне не дает покоя
Наш Афган пытливому уму.
Поколенью нашему на долю
Выпало – и почему-то нам?! –
Испытать себя жестокой болью,
С жертвами и кровью пополам.
Боль такую знали наши деды,
Знала вся страна и весь народ
В те четыре года, что Победой
Завершили той войны исход.
Наша боль тянулась дольше вдвое
И не всех затронула она:
Кто-то жил в довольстве и покое
И спокоен в наши времена.
Им плевать, что многие убиты,
Что вернулось множество калек,
Что и по сей день число сокрыто
Без вести пропавших человек.
Боль Афгана – душ солдатских раны,
И они взывают дать ответ:
Скольким мамам «черные тюльпаны»
Привезли сынов – Отчизны цвет?
Почему в родных краях Союза
Черствым был иной военкомат?
Или тризна – тяжкая обуза
Для него в похоронах солдат?
Словно хоронили не героев,
А безвестных недостойных лиц,
Оставляя матерей порою
В странном положении должниц.
Будто сами матери, не кто-то,
Виноваты в горести своей.
Почему же дефицит почета
Оскорбляет память сыновей?
А кладбища городов и весей?
Нам, живущим, совести в укор
На могилах минимум известий
О солдатах извлекает взор:
«Имярек рожден – погиб тогда-то,
Выполняя службы долг». Но – где?
На войне ли смерть нашла солдата?
Или в мирном воинском труде?
Смешивать понятия негоже:
Поле боя, да в чужой стране,
Или край родной. И нам дороже
Память о погибших на войне.
Почему бессовестно-чванливый
Тех времен чиновный аппарат
От людей утаивал стыдливо
Место честной гибели ребят?
Разве скрытно погребали янки
И высокомерный Альбион
Павших сыновей своих останки,
Посланных в гордыне за кордон?
Кто же, кто у нашего народа
Покусился гордость истребить,
Памяти святой порушить своды,
Истончая с прошлым связи нить?
Языком эзоповым владея,
Зло сжигает нашей чести храм.
Почему же власть молчит, не смея
Дать отпор иным говорунам?
Гласность? Но и подлости есть мера.
И когда эстетствующий сноб
Нам свою навязывает веру,
Поневоле душу бьет озноб.
Этих снобов, ласковых лишь с виду,
Раздражают наши кулаки,
Скрип протезов парня-инвалида,
Крохи льгот с чиновничьей руки.
Без победы и без пораженья
Завершилась странная война.
Виновато ль наше поколенье,
Что была затеяна она?
Почему ж для нас иной чинуша
Неприступнее афганских скал
И злорадно топчет наши души:
«Я же вас туда не посылал!»
И былых фронтовиков сегодня,
Стариков, последних могикан,
Неомещанин-чревоугодник –
Волю дай – посадит на аркан.
Ветеранам не дает покоя
И мещанских выродков шпана,
Что плюет на самое святое,
Отчей бездуховностью больна.
И она на ветеранов руку
Подняла уже… Терпеть доколь
Старикам неуваженья муку?!
Это их и наша тоже боль.
И тревога жаром губы сушит,
И подкатывает к горлу ком –
Так приходит краткий миг удушья
В первом столкновенье боевом.
Нет, не зря, не зря! в сердцах «афганцев»
Закипает ненавистью кровь
К подлости и злу неомещанства,
Знающему нашу нелюбовь.
Пусть мы нынче «белые вороны»
Среди тех, чья совесть нечиста,
Души зарядила, как патроны,
Тяжесть дней афганского креста.
Порох наших душ не отсыреет.
Память наших душ не тронет моль.
От застойной скверны панацея –
Боль народа и Афгана боль.
Эта боль – основа единенья.
И пока едины – мы сильны.
Слава всем, прошедшим очищенье
Болью «необъявленной» войны!

ВЫСШИЙ ДОЛГ.

Червонопискому С.В.

Есть высший долг. И этот долг суров.
Неизмерим он однозначной мерой.
К Отчизне беззаветная любовь
Питается в ее величье верой…
Скажи, а ты способен за любовь
Платить ценою мужества и чести
И за нее бороться вновь и вновь,
Без устали, с соратниками вместе?
Скажи, а ты способен за любовь
Безропотно отдать все, чем богат ты,
На смерть пойти с достоинством, без слов,
Как в жизни это делают солдаты?.
Ответь! Я знать хочу, коль грянет бой,
Одною ли мы связаны судьбой.

НАШ АФГАН.

Сыну Валерию.

Жизнь полна загадочных явлений,
Исходящих из глубин веков.
Много ли найдется объяснений
Тайне тайн народных языков?
Кто проматерь их? Когда впервые
Перешел пещерный рык и крик
В четкие понятья смысловые,
В звучный человеческий язык?
Притча есть: вначале было слово.
Было ли понятным всем оно?
В нем ли всех словес первооснова?
Этого познать нам не дано.
И слова рождались, умирали,
Превращались в новые слова.
Неизвестны те, что им давали
На существование права.
Так «Афган». Что значит это слово?
В словари не внесено оно.
Но звучит весомо и сурово,
Творчеством солдатским рождено.
Любит лаконичность век Двадцатый.
В этом есть и польза, и изъян.
И Афганистан в устах солдата
Обернулся в краткое – Афган.
Растянулся срок войны на годы,
Возбуждая, будоража мысль:
Сколько проливать нам кровь как воду?
И Афган утратил прежний смысл.
Впитывало слово, словно губка,
Боль армейских и утрат, и ран.
Коль о скалы в бурю бьется шлюпка,
Значит, бесталанен капитан.
Ширясь, эта боль слилась с потоком
Боли матерей, сирот и вдов,
Заливая гневом, как потопом,
Веру в предержащих власть столпов.
А в родных краях – коса на камень –
Натолкнулись боли наших душ
На неуваженье, невниманье,
Черствость закоснелую чинуш.
И мещане не таят презренья:
«Вы ущербны, ожесточены.
Мы предвидим: ваше поколенье
Станет злом в грядущем для страны».
Разделяет и элита мненье.
Но Большой войны фронтовики,
Как и мы, прошедшие крещенье,
Разве распускали кулаки?
О, ханжей порочное усердье!
А не мы ль, придя в Афганистан,
Там к детишкам были милосердней,
Чем чернящий нас политикан.
Надо знать трагедию народа,
Видеть края бедность и разор,
И тогда бы истине в угоду
Нам поход не ставили в укор.
Там, за «речкой», были мы едины,
И в делах, и в помыслах чисты.
Перед смертью не сгибали спины.
Были души – белые холсты.
И на них писало кровью Время:
«Ваша дружба – дружба до конца.
Ваше несгибаемое племя
Никогда не примет подлеца.
Ваша правда отторгает кривду.
Ваша честность презирает зло.
Вы – надежды возрожденья привод,
Лодки мира крепкое весло.
Вы – семья всех наций и наречий,
Кто бы где из вас не жил потом.
Ваша сила – разум человечий,
Берегущий общий отчий дом».
Все впитал «Афган»: похода горечь,
Боль утрат, признания изъян.
Но он – наш! Он – наша честь и гордость.
Не таи награды, ветеран!

ИСПОВЕДЬ ВЕТЕРАНА-«АФГАНЦА» И ЗАВЕЩАНИЕ ЮНОЙ СМЕНЕ.

Внукам Евгению и Марку.

Вам, внуки, вам, мои потомки,
Долг ветерана отдаю:
Услышьте голос мой негромкий
И эту исповедь мою.

Я честно прожил жизнь солдата
Вдали от «света» и столиц
И был присяге верен свято,
Храня покой родных границ.

Повенчан ратною судьбою
С непостоянством бытия,
Я за тебя готов был к бою,
Отчизна горькая моя.

Кому-то офицера участь
Давно, как тяжкий крест, нести.
Я не роптал и жил, не мучась
Сомненьем в избранном пути.

Служил на точках отдаленных
И не однажды пребывал
В «открытых» и «закрытых» зонах,
Где черт, и тот не ночевал.

И не завидовал элитной,
«Паркетной» публике штабов,
К чинам и званьям ненасытной,
С непроницаемостью лбов.

Мне ценно братство войсковое,
Где каждый честен, на виду
В день мирный и в минуты боя.
Хвала солдатскому труду!

И пусть не понят мной поныне
Смысл ввода войск в афганский край,
Я был там по одной причине:
Приказ получен – выполняй.

Иначе без единства воли
И монолитности своей
Войска – скопление, не боле,
Без цели собранных людей.

Кто не познал святого братства,
Душою нищ и одинок.
Иных приводит к святотатству
Мещанской узости мирок.

Поколебать устои жизни
Стремясь в сомнительной борьбе,
Они защитников Отчизны
Мнят видеть равными себе.

Претит им наша верность чести,
Присяге, чем бойцы сильны.
Для них мы порознь, а не вместе,
И разобщенные нужны.

Я против тех, кто рвется к власти,
Кто, власть имея, очерствел.
И против тех, кто нам напасти
Несет, не разумея дел,

Кто честь, как мелкую монету,
Меняет, пробиваясь в «свет»…
Вы, ополчась на нечисть эту,
Потомки, помните совет:

Служа Отечеству, народу,
Не забывайте: сам народ
В борьбе добыл себе свободу
И сам своей страны оплот.

О, внуки! Проживите честно
Отмеренный судьбою срок.
Пусть не в чинах. Пускай безвестно.
Не в звании, не в чине прок.

Прок в честной, праведной работе,
Когда ответить можешь всем:
«Отечество – моя забота!
Чужого хлеба я не ем!»

ИЗ ЛИРИКИ ТЕХ ДНЕЙ.

ЗОВ ДАЛЕКОЙ ЗВЕЗДЫ.

Богомолову В.А.

Нас горы окружают как шатры.
Как в таборе большом – шатер к шатру.
Над ними яснозвездные миры,
Линяя, угасают поутру.
Но долго одинокая звезда
Сверкает в полуночной стороне,
Как будто за собой зовет туда,
Где ждут нас не дождутся по весне.

БАЛЛАДА О САНГИМОРЕ.

Наш полк с Памира до Файзабада шел целый месяц через завалы и бои с душманами.
Вырезку из газеты «Фрунзевец» с «Балладой о Сангиморе» находили среди документов раненых и убитых солдат.

Под Файзабадом, над рекой
Обломок гор
Навис огромною скалой,
То – Сангимор.
Сто тысяч лет назад от гор
Природы сказочной топор
Отторг скалу, и с этих пор
Здесь – Сангимор.
Скала с многоэтажный дом.
На ней стою
И жадно опаленным ртом
Прохладу пью.
Внизу воды голубизна,
Вверху небес голубизна,
И в тишине голубизна
Растворена.
Вокруг обманчивый покой,
И лишь река
Сверкает, выгнувшись дугой,
Как сталь клинка.
Я вижу через времена:
Лежит прекрасная страна,
Богата недрами она –
И все ж бедна.
У Сангимора местный хан
В один из дней
На праздник собирал дехкан
С округи всей.
И на площадке у реки
Плясали, пели бедняки,
А хан бросал им медяки,
Еды куски…
Хан обирал своих дехкан,
Взымая дань.
Да и на байский дастархан
Батрачья длань
Несла своих трудов плоды,
И оставался за труды
Дехканину глоток воды
И хлеб беды…
Но долгожданный час пришел,
Настал черед:
Свободу, землю, хлеб обрел
И здесь народ.
И пусть пока идет борьба,
И тяжела еще судьба,
Но движется вперед арба
Вчерашнего раба.
В борьбе мужает южный брат –
Афганистан.
Гудят, как улей, Файзабад
И Бадахшан.
Как тень, уходит рабство с гор.
Не вечен нищеты позор…
Сегодня с нами Сангимор
Несет дозор.

ЖУРАВЛИ НАД КАБУЛОМ.

Петру Ивановичу Нищеву.

Опять курлычут в небе журавли,
Напоминая о поре прощанья.
Куда летите, странники земли?
Где будете до внешнего свиданья?
Эх, мне б весною с вами полететь
В родимый край! – о нем моя забота.
Всю жизнь мечтал однажды посмотреть
Отчизну с журавлиного полета!
Со светлой, чистой радостью в душе
Лететь бы не высоко, не торопко,
Чтоб видеть злак на полевой меже,
Листвой дубрав засыпанную тропку
И девственных березок наготу,
И реками таимые истоки –
Природы первозданной красоту,
Которую не тронул век жестокий…
Мой край родной, как, право, ты хорош!
Пускай кому-то холоден не в меру.
Но где ты сердце русское найдешь,
Чтобы в тебя утрачивало веру?!
А журавли? – вернутся по весне!
В чужой стране – они в чужой стихии
И гнезд не вьют в заморской стороне.
Им, как и мне, нет жизни без России.

ПОЭТЫ НЕОБЪЯВЛЕННОЙ ВОЙНЫ.

Самодеятельным поэтам и композиторам – творцам песен об Афгане.

Поэт войны – особое явленье:
Чеканность слов в суровой простоте
И тайна взлета одухотворенья
В обыденной солдатской маяте.
Мятежность человеческого духа
Приемлет жизнь, идя через бои,
Вбирая в них доступные для слуха
Нехитрые мелодии свои.
И в песнях нет ни крика, ни надрыва.
В них правда и трагедия борьбы,
И сдержанные страстные призывы
Быть выше человеческой судьбы.

ТОСКА ПО РОДНОЙ СТОРОНЕ.

Валентину Зайцеву.

Я в разлуке часто брежу Русью,
Часто вижу Родину во сне.
Сердце полно неизбывной грусти
И тоски по милой стороне.
Русь моя, я за тебя в ответе
Здесь, в далеком и чужом краю.
Верь, пока я жив, ничто на свете
Не затмит к тебе любовь мою.
Вспоминаю с нежною любовью
Отчий дом, друзей веселый круг.
Мне б сейчас в родное Подмосковье,
В снегопад черемуховых вьюг!
Мне бы в зыбь зеленого тумана
Вешних трав, в купель алмазных рос.
Там, в лесу, заветная поляна,
Где расстался с милой у берез.
Не дождусь, когда домой вернусь я,
Не дождусь, когда опять, опять!
Буду любоваться светлой Русью
И березкам руки целовать!
Русь моя, я за тебя в ответе
Здесь, в далеком и чужом краю.
Я солдат, и верь, ничто на свете
Не затмит к тебе любовь мою.

ОТ РОДИНЫ ВДАЛИ.

Игорю Иваницкому.

От Родины вдали –
Холодные рассветы.
А в небе журавли
Приносят нам приветы.
Здесь горы, как шатры, –
Под небеса вершины,
И звездные миры
Ложатся им на спины.
В горах таится враг,
Порой смертельно ранит…
Давно войны очаг
Дымит в Афганистане.
Здесь наш солдатский труд
Сегодня – дело чести.
А дома мамы ждут.
Кого-то ждут невесты.
Нам Родина родней
В разлуке стала втрое.
Душой и сердцем с ней,
Не ведая покоя.

ПОСЛЕДНЯЯ ОСЕНЬ АФГАНА.

Борису Филипповичу Зайцеву.

Опять косяки журавлей –
Из стран полуденных далеких –
Над маревом вешних полей
И гладью озер синеоких,
Над жухлой травою болот
И серой щетиной лесною
На север России ведет
Вожак журавлей над страною.
Он опытен, смел и силен,
Летит, из груди исторгая
Крик радости – близок затон,
Где сядет усталая стая.
Курлычут в ответ журавли.
В их голосе нега сыновья.
И вот завиднелись вдали
Родные святые гнездовья.
Чем ближе – быстрее полет…
Мы службу несем за границей.
На родину сердце зовет,
Все чаще нам Родина снится.
Пока же кричим журавлям,
Встречая чужие рассветы:
«Родимым домам и полям
От нас передайте приветы!
Скажите: грядущей весной,
Лишь белые снеги истают,
С войны возвратимся домой…».
Спеши, журавлиная стая!

ЭЛЕГИЯ.

Какое сердце не забьется
При вешнем клике лебедей?
В какой душе не отзовется
Он вещей силою своей?
Клич разом пробуждает струны
Высоких чувств, что дремлют в нас.
И в мыслях, стары или юны,
За стаей мы спешим тотчас.
Летят на север вереницы
Божественно прекрасных птиц –
Спешат домой из-за границы,
Земных не ведая границ.
Ни ссоры, ни вражды не зная,
И в дружбе и в любви верны…
И переклики белой стаи
Святого таинства полны.
Что пробуждает звук призывный?
Чем завораживает Русь?
Надеждой? Верой неизбывной
В добро? Исконна эта грусть!
Она о времени, в котором
Исчезнут свист свинца и зло,
Века клеймящие позором
Народов и Земли чело.
Поныне мир живет в тревоге:
Что день грядущий принесет?..
О, птицы белые, в дороге
Пусть не прервется ваш полет!

РАЗДУМЬЕ О СУДЬБЕ РОССИИ.

Олегу Сидельникову.

В нас силу духа испокон
Испытывает провиденье,
Ведя сквозь частокол препон
От озаренья к озаренью.
Прозренья миг, без пелены,
Являет нам хвороб коросты,
Суть обнажая: мы – больны
Недугами не только роста.
В пруду бессточная вода
Без чистки зарастает тиной.
Так бездуховности среда
Грозит всеобщею трясиной.
Из прочих хворей во сто крат
Болезнь духовная опасней.
Она, как повилика сад,
Умы опутывает властно.
Паразитируя в среде,
Невидима простому глазу,
Она несет с собой везде
Перерожденья метастазы.
Плодится неомещанин
На обывательском настое,
И по его подобью сын
Плюет на самое святое.
Бюрократический пророк,
Надев на лик личину чина,
Линчует возводя в порок,
Ему претящие почины.
Пред ним и стойкие борцы,
Радея о народном благе,
Надев терновые венцы,
Смиряли пыл своей отваги…
Устав от суетной борьбы,
Духовной жажды и сомнений,
Сегодня мы, рабы судьбы,
Бушуем в полосе презрений.
Нас опьяняет в этот миг
От груза прошлых лет свобода.
Раскрепощенный наш язык
Отныне снова – глас народа.
В дороге не сбивался б шаг
И не было б досадных сшибок,
Не повторяй страны вожак
Известных ранее ошибок.
Так на кого нам уповать?
Неписанным каноном стало:
Себе кумиров создавать,
Чтоб после рушить с пьедесталов.
Но коль нельзя без вожака,
То должно почести и славу
Воздать ему наверняка,
Когда заслужит это право.
Но не авансом! Чтоб потом,
Коли не сбудутся посулы,
За всепокорных нас стыдом
Потомкам не сводило скулы.

ВМЕСТО ЗАКЛЮЧЕНИЯ.

Я верю: явятся поэты,
Чей стих поведает стране
Всю правду, гласно, без запрета,
О «необъявленной» войне.
Не понаслышке, не по книжке,
Огнем войны опалены,
Афган прошедшие мальчишки
Ее впитали в плоть и сны.
Они ценою ран и жизни,
По долгу верных сыновей,
Дань уплатив своей Отчизне,
Ни в чем солгать не смогут ей.
И по-солдатски, прямо, честно,
Развеяв тайн постыдный дым,
Откроют то, что им известно
И не известно остальным.
Отвеяв от зерна полову,
Рассеют вымыслов туман.
И новое подарит «Слово»
Нам новоявленный Боян.

Благодарю Юлию Патылицыну за содействие, оказанное при публикации.

Читайте об авторе на форуме сайта "Автомат и гитара"