Я на войне был ранен не в бою,
И не от
пули боль в себе храню:
Не всех нас Бог войны свинцом
пометил…
Но в тех, кто души не успел одеть в броню,
Вонзал он
сразу целую страну –
И рвались души наши, как грудные
клети…
Есть, на мой взгляд, вопиющая несправедливость в том, что военные
песни Игоря Гора (Медведева) не были в своё время детальнейшим
образом исследованы, разобраны и оценены по достоинству. Право же,
они того стоят. И вовсе не потому, что содержат в себе поэзию,
которой ещё не было. Они содержат в себе философию войны и влияние
войны на душу человека.
Впервые о войне человек, ветеран написал, что она – война – ранит
ВСЕХ, кто в ней участвует!
«В этом есть известного рода метафора, преувеличение!» -
воскликнет недоверчивый читатель. – «Немало найдётся воинов, кого
тёмная сторона войны мало коснётся – от бретёров типа Д`Артаньяна
или Сирано де Бержерака до штабного повара». Но Гора детали не
интересуют. Главное его открытие таково: войны перестали быть
мушкетёрской забавой – и коренным образом влияют на психику всех
людей, которые в них участвуют. Наверное, об этом уже писали в прозе
и Ремарк, и Селин, но в поэзии и в песне, а может быть, и во всей
русской литературе такой рифмованный посыл прозвучал впервые.
И далее читаем: боль войны ветеран не старается отбросить
подальше, забыть и ней, а ХРАНИТ в себе (!). Потому что правильнее и
человечнее не забывать о том, что ты остался жив благодаря тому, что
погибли твои боевые товарищи. И потом – против тебя на войне целая
страна. Это бог войны, как говорит Гор, «в тех, кто души не успел
одеть в броню, вонзал он сразу целую страну…». А кто же из
восемнадцатилетних ребят успел броней прикрыть свою душу? (Заметим в
скобках, не тело!) Я, честно говоря, не удержался – и, пользуясь
своим близким знакомством с автором, спросил у него, какую страну он
имел в виду – Россию или Афганистан. «Конечно, Афганистан!» -
ответил Игорь, но не убедил меня в том, что, когда мы возвращались,
этой страной, которую вонзал в нас бог войны, была уже Россия!
«…И рвались души наши, как грудные клети – вот вам анатомия
«афганского синдрома».
Во мне – её радостный вздох,
Ко мне – её яростный
вскрик;
На мне – её чёрная кровь,
Со мной – её светлый
миг…
Я взял на себя её страх,
Услышал я стон её;
Я с ней
устремился в прах,
Но с ней – воскрешенье моё!
Никто ещё так проникновенно,
на контрастах не писал о войне – как будто о любимой женщине, от
которой идёт всё-всё: и хорошее, и дурное. Воин Гора сильнее войны.
Он берёт на себя тот пронзительный страх, которым пропитана война и
от которого она никак не может избавиться. «Я взял на себя её
страх», - пишет поэт, и мы понимаем, отчего на войне нам так
страшно. Мы берём на себя женский страх войны. Вообще удивительно,
что воин и война у Игоря Гора – одно целое. Поэт и воин слышит стон
войны, она стонет тысячью голосами раненых. Поэтому все, что
происходит с воином, тут же отражается на облике войны, и наоборот,
все военные тревоги и невзгоды тут же передаются воину.
В жилах воина течёт красная кровь; кровь же войны – чёрная,
потому что она – чужая. Красная кровь, смешиваясь, даёт черную.
Несмотря на все военные тяготы, с поэтом на войне и «радостный
вздох» и «светлый миг». Кто-то спас кому-то жизнь, кто-то, возможно,
герой Игоря Гора, неожиданно открыл в себе черты, о наличии которых
он даже не подозревал…
Казалось, война уничтожит воина и поэта. Если не физически, то –
морально. Но он подсознательно чувствует, что с ней – и его
воскрешенье, второе рожденье как личности. Нигде уже не будет такого
напряжения всех душевных и моральных сил, нигде уже не будет этих
мук рожденья, и в этом смысле – война – шанс… стать человеком. Но
она же – и шанс стать последней сволочью. Что перевесит – тёмное или
светлое? Как сказал Достоевский, «поле битвы – сердце человека».
Ведь только тот воистину солдат,
Кто грудь готовил не для
пуль, не для наград,
Войну лицом к лицу встречая.
Кто цену
жизни вымерил стократ
Жестокой мерою страданий и утрат –
Но
нету меры выше, чем такая!
Ещё одно открытие Игоря Гора – награда,
как и пуля в сердце, не является целью воина. Что же тогда?
Взросление? Самосознание? Новое понимание войны? Взращивание в себе
не зверя, но Человека? «Постижение цены жизни!» - отвечает нам поэт.
Цена жизни «вымеряется стократ жестокой мерою страданий и утрат».
Можно сказать, что до испытания войной маленький мужчина жил как в
раю. Как Адам и Ева, ещё не вкусившие с Древа Познания Добра и
Зла.
А нужно ли постигать эту цену жизни такой жестокой мерой? «Но
нету меры выше, чем такая!» - говорит нам поэт, возводя в абсолют
страдания и утраты, приводящие человека к прозрению.
Наверное, ещё никто не обращался к Истории с диковинной просьбой
отдать человеку часть его прошлого. Почему к истории? Да потому, что
войны – её неотъемлемая часть!
Отдай, История, мне часть твоих боёв,
В которых я отведал
злость врагов;
Отдай мне, Время, те пять сотен дней,
В которых
был я и счастливей, и живей.
Мне эти дни нужны как хлеб, как
суть, как вдох:
В них – очищение моё, они – мой Бог.
Я помню, как на нас смотрели, когда мы
вернулись домой – и тут же захотели вернуться обратно на войну.
Причём просились обратно даже те, кто, по выражению Игоря, был
«мечен свинцом». «Ну не чудаки ли эти афганцы?» - говорили люди и
пожимали плечами. Разве это не сумасшествие – использовать войну для
очищения духа?!
Отдай, Земля, мне часть твоих широт,
Где Солнце с плеч моих
сгоняло липкий пот;
Верни, Судьба, хоть часть былых
друзей:
Мне не заменят их герои из статей!
Мне ближе тот, с
кем я лежал у колеса,
С кем смерть, как хлеб, делил до самого
конца…
Отдайте мне хоть только то, что я прошу –
А брать чужое
не могу и не хочу!
Вот она, как выразился Вознесенский,
«ностальгия по настоящему» в действии! Но как же трудно сдвинуть
горы в своём прошлом! Прошедшее проходит навсегда. И те из нас, кому
посчастливилось вернуться на афганскую обетованную землю, с горечью
убеждались: её больше нет. Прав был Гераклит: «нельзя два раза
вступить в один и тот же эмоциональный и ментальный поток…»
И долго ещё рефреном будет звучать во мне концовка припева песни
«Я на войне был ранен не в бою»:
Я с ней устремился в прах,
Но с ней – воскрешенье моё!
Почему же воин, побывав на войне, «устремился в прах»? Я думаю,
но это сугубо моё личное мнение, что он «устремился в прах» из-за
того, что нарушил заповедь «не убий». Даже если мы не очень
переживаем по этому поводу и уничтожение живой силы противника
убийством не считаем, закавыка в том, что на войне убивать
приходится не только профессиональных военных, но и учителей,
инженеров, поэтов, находящихся по ту сторону гор. Поэтому, с этой
стороны, участие в войне – всегда духовная деградация. Но Человек в
воине всегда стремится чем-то компенсировать эту деградацию.
Например, Игорь Гор именно там, в Афганистане, написал свою первую
песню. До этого он был просто исполнителем – пел песни Высоцкого,
Окуджавы… Но новая степень осознания своей жизни привела его к
творчеству. Первая песня Игоря называлась "Тоска по Родине".
Солдатскому сердцу здесь всё уж не мило:
Война и работа – уж
всё опостыло!
И мазанок диких безлюдные своды,
И лавки,
зовущие криками моды…
И даже достопримечательности города – то, за чем в мирное время
ездят толпы туристов, уже до чёртиков приелось герою песни, и
вызывает в его душе лишь раздражение. К которому, правда,
примешиваются восторженные нотки:
Мечети прекрасные – те, что годами
Художник творил золотыми
руками;
И лица простые, с приветливым взором,
И лики, сокрытые
чьим-то укором…
О Родина! Где ты? Где край твой могучий?
Он –
в думах моих, словно омут дремучий!
Ужель испытаю я то
наслажденье,
Когда окунусь в твоей жизни теченье?
Глотну
аромата берёзовых рощ,
И рек, и лесов, и полей, и лугов…
От
счастья в забвеньи скажу не тая:
«Ты – Родина-мать, ты – Отчизна
моя!»
Прав был Сергей Есенин: «Лицом к лицу лица не увидать. Большое
видится на расстояньи». Любовь к Родине, как и любовь к женщине,
только крепнет вдали. Это была первая и единственная песня Игоря
Медведева, написанная им ещё на афганской земле.
Песня «Памяти Зураба Члачидзе» рассказывает нам о моменте
нравственного выбора героя (он закрыл своим телом тело командира).
Игорь Гор убеждает нас, слушателей, что Зураб сознательно принял
такое решение. Песня написана от первого лица, и сразу, с первых
аккордов, возникает не проходящее ощущение, что ты находишься на
поле боя, где решается судьба человека.
Лишь миг один – и был бы я живой…
Лишь миг один… Но он уже –
не мой.
Кого-то выстрелом окликнул автомат –
Но этот клич был
послан наугад…
Лишь миг один – и смерть отыщет грудь.
Лишь миг
один… Успеть бы оттянуть!
Я оглянулся – и откликнулся на
зов.
Вставал – был жив ещё, а встал – уже был мёртв!
Сразу же обращает на себя внимание слово
«не мой». Оно напрямик перекликается со словом «немой» (минута
молчания). Миг одновременно не мой, то есть – чужой, и немой, то
есть – безмолвствующий. Игорь Гор очень поэтично описывает шальную
летящую пулю: «кого-то выстрелом окликнул автомат – но этот клич был
послан наугад». Стреляющий, если это не снайпер, часто не знает, в
кого он стреляет в кого, в конце концов, попадёт его пуля. Но тот,
за кем эта пуля пришла, не всегда внимателен, и тогда эту пулю может
принять на себя его товарищ. И очень трудно объяснить разумом,
почему он это сделал. Из какой-то высшей братской любви – только и
можем мы сказать. На самом деле человек даже не успевает подумать,
всё решается на уровне инстинктов. Значит, правильно мать, Валерия
Георгиевна, воспитала своего сына. Значит, «нужные книжки он в
детстве читал».
Лишь миг один – решал, кому быть кем.
Лишь миг один –
сомненья, а затем
Шагнул к бессмертью обезжизненному я…
Но
кто-то жить остался – значит, смерть моя – не зря!
Вообще, жертвенность – великая черта русского воина. В этом
поступке есть что-то настолько величественное, что никакими словами
это не объяснишь…
Игорь Гор заканчивает свою песню равным этой величественности
пассажем, как будто обращаясь от имени своего павшего героя к
потомкам:
Живите ж – так, чтобы смогли вы без стыда
Взглянуть
при встрече нашим матерям в глаза,
Чтоб нашей кровью в долг
оплаченная жизнь
Честнее стала – хоть на миг один!
Рифма, как по
мановению волшебника, куда-то исчезает, но на это уже не обращаешь
внимания, которое заострено на необычной фразе «кровью в долг
оплаченная жизнь».