- Я военный журналист, подполковник федеральной пограничной службы, редактор отдела центрального еженедельника ФПС “Границы России”.

Родился в Казахстане, в поселке Булаево, 1 января 61-го года, так записано во всех документах, хотя на самом деле родился 20 декабря, об этом я узнал уже, будучи курсантом. Мама поехала поднимать целину, там познакомилась с отцом, который приехал с Украины. Я потом часто бывал в селе Знаменка, где мой прадед жил, там братских могил, наверное, больше, чем населения. Могилы были разных времен, и времен гражданской войны, и Великой Отечественной; более того, когда я служил в Афгане, у нас была газета дивизионная, и вот в нашем музее я обнаружил номер этой газеты времен войны… Оказалось, что эта дивизия во время Великой Отечественной войны брала Знаменку. То есть получилось так, что я тогда бродил между могилами своих однополчан, думал об их судьбах, их гибели, подвигах – все это вызывало море ощущений.

Большую часть детства и юности я прожил в Краснодаре. Стихосложением я начал заниматься лет с 10-ти, но это была игра. По телевизору увидел композитора, который сказал, что музыку он начал писать в 10 лет, и подумал: “Так, мне уже 10 – пора”. И потом это стало способом мироощущения. Долгое время не показывал никому, кроме близких, своего творчества. Когда постоянно этим занимаешься, то постепенно приходит классическая рифма, начинаешь понимать какие-то мелкие технические подробности, то есть отрабатывается именно техническая сторона стихосложения. И вот где-то на уровне 8-го класса я занял призовое место на конкурсе юных композиторов… Меня еще в пять лет пытались отдать учиться играть на скрипке, но я был мал, много отвлекался, и меня в итоге выгнали, а другая учительница, по классу фортепиано, меня к себе взяла. После 8-го класса я поступал в музыкальное училище, проучился полтора курса, потом оставил. Можно сказать, что училище и Афганистан для меня явились главными точками в жизни.

Во время срочной службы написал стихотворение о доме, чистое, наивное. Это стихотворение моим сослуживцам очень понравилось, и они мне предложили его в газету послать. И вот я написал, как на деревню к дедушке, на адрес киевского главпочтамта… Ответ пришел месяца через три. С редактором этим я потом увиделся, переговорил и, вот еще один важный поворот в судьбе, решил поступать на журналистику. Он мне все документы оформил, ведь у меня уже был критический возраст, туда поступать можно было до 21-го года, и если бы он мне не помог, то я просто мог бы не успеть…

Когда долго творчеством занимаешься, то в душе чувствуешь, из чего может раскрыться цветок, появится песня. Вроде все это логично, но в то же время неожиданно. Услышал в Кабуле песню какого-то ансамбля о сестре милосердия, пишущей за раненного бойца, и подумал: “Лучше мне не написать… - а потом пришел к выводу - А зачем мне писать лучше, напишу-ка я просто по-своему”. Так появилась песня “Сестра милосердия”. Эту песню мы сделали с “каскадерами”.

Без тех фестивалей мою дальнейшую жизнь было бы невозможно представить. Это даже не острова, а целые материки: наши выезды в горячие точки, Сочи, Стерлитамак, поездки, гастроли. На вечерах офицерского романса я познакомился с Виктором Верстаковым, классиком жанра, по его книгам я познавал правду, он писал, что называется, “в стол” и не чаял даже, что это когда-то куда-то выйдет. С Наташей Рожановой когда познакомились, она не верила что это “Тот самый настоящий Михайлов”, а сколько у нас потом с ней всего было: Абхазия, Приднестровье, Сочи… С Валерой Монастревым нас более десяти лет дружба связывает. Про него можно много чего рассказывать… Ну вот, например, есть у человека дача… у нас же как обычно: есть участок, сиди, копайся в нем, картошку сажай… А он решил там создать аллею бардов, приглашает друзей, и под рюмку хорошего вина, под песни каждый сажает деревце. Саша Минаев, например, тую посадил со словами: “Все вон тебе фрукты сажают, а я тую, чтоб ты под ее тенью писал свои стихи”. А я посадил грушу.

Про это так просто не расскажешь: как мы прощались со слезами, как встречались, про наши творческие поиски – это все в наших песнях. В 88 году в Ташкенте с Саней Минаевым познакомился…Его песни ходили с одной стороны хребта, мои с - другой, но все равно мы друг о друге слышали. А в 88 году встретились, не знали, кто он, кто я… Увидел: сидит мужик такой, крепкий с гитарой, попросил сыграть, он сыграл. “Минаев!” – кинулся я к нему, ну он-то меня тогда тоже не знал, поэтому только улыбнулся, пожал руку, потом попросил меня спеть, я ему сразу сказал, что плохо играю. “Да ладно, чего стесняться !” - и я сыграл “БТР”, тут-то он меня узнал… “Михайлов!” – с тех пор, даже когда до этого нас разделяли тысячи километров, но, когда мы вместе выступаем на сцене, все думают, что это наша концертная программа. Нам на сцене друг с другом просто замечательно: мы хохмим, пародируем – причем это на любой сцене, мы умудрялись превращать даже эти серьезные вечера офицерского романса во что-то домашнее. Может быть, сейчас это студенчество немного растеряно, мы уже устали, но, тем не менее, снобизм не появился, слава Богу, потому что, когда в творчестве появляется снобизм, то это все. Хотя, может, и нет… есть ведь люди, которые свое творчество именно тщеславием питают, но это уж каждому свое…

- Эту песню я очень долгое время не писал на бумаге, хотя в голове она у меня была. Когда в Конобеево, где снимали фильм про бардов, меня Ткаченко попросил что-нибудь написать, я написал этот текст. Называлась эта песня сначала “Прости меня”, и вот почему: у меня долго не было концертов где-то около полугода. И вдруг фестиваль в Стерлитамаке. Я так жадно туда бросился. А у меня в это время рождалась Ира (второй ребенок – ЕК), рождалась трудно, и жена еще не вышла из роддома, а я уехал и попросил Виктора Квасницкого, чтобы он их встретил и, как только родится, дал мне знать телеграммой. Вот мне и пришла на фестиваль в Стерлитамак телеграмма… я вышел, мне ее зачитали, а я не знал, что делать и поклонился в пояс всем. И вот Иришке уже 11 лет, столько же и этой песне…

- Мне посчастливилось быть в центре всего процесса. Для меня очень много знаковых людей... Виктор Верстаков - он пишет стихи в духе классической поэзии, они перед временем, как перед образами, не меркнут, они любимы не только “афганцами”, они признаны, как произведения литературы, в художественной среде. Игорь Морозов, член союза писателей, у него, как и у многих, стихи на острие. Если его стихи ставятся в один сборник со стихами Пушкина и другими поэтами, у которых есть стихи на военную тему, то это все же что-то значит, хотя сам Игорь говорит об этом с улыбкой. Самая популярная песня афганская “Батальонная разведка” ведь тоже его, хотя она не была посвящена Афгану, он написал эту песню для своего отца-фронтовика. Потом он показал самый яркий, на мой взгляд, образ уходящих из Афгана, в песне “Мы уходим”. Как поэт, мне очень нравится Саша Карпенко, с которым мы тоже в Ашхабаде познакомились. Мне очень нравилось, как работали несколько поколений “Каскадеров”, близки “Голубые береты”.Не могу не сказать об Александре Минаеве, Дмитрии Еремине…Сейчас я, конечно, могу кого-то не упомянуть, но они все для меня очень много значат, это все мой мир со своими минусами и плюсами.

В прошлом году в Метрострое собрали уникальный фестиваль, когда все барды были вместе. Да, обычно на фестивалях подобных сочинскому или стерлитамакскому собирается много народу, но в Метрострое тогда собрались все. Мы достаточно долго ходили ошарашенные и не верили в то, что вот здесь полный состав: и левые, и правые, и “афганцы”, и “чеченцы” – в общем, кого только не было, таким составом не собирались давным-давно, многие пришли даже не петь, просто пообщаться.

Мне хватает общения, концертов и фестивалей, поэтому на концерты, подобные кремлевскому, я не хожу, хотя на таких концертах уже тоже сложился постоянный круг авторов и исполнителей, появились свои традиции. Ну что обсуждать, нашу песню не задушишь, не убьешь, просто жизнь диктует свои условия, сейчас ведь многие аранжируют свои песни, а некоторые этого наоборот не принимают. Думаю, что рано или поздно все встанет на свои места. Пусть существует и то, и другое. У каждого в этом движении складываются свои стереотипы мышления, своя мера восприятия.

- Опять же вопрос, относящийся к фестивалям: часто, приходя на тот или иной концерт, сталкиваешься с пропускной системой, но ведь есть же люди, формально никак не относящиеся к афганским организациям, но которым эта тема очень близка. Каково Ваше отношение к этой проблеме?

- Конечно, залы не безразмерные, а людей много, поэтому приходится вводить какую-то пропускную систему, но я считаю, что здесь вопрос надо решать несколько по-другому: если есть спрос, то значит надо расширять концертную деятельность, чтобы больше народу смогло попасть, нужно давать больше информации о таких концертах. Сейчас иногда появляются проекты на радио, телевидении, конечно, их пока мало, но, тем не менее, само их появление говорит о том, что внимание этой проблеме уделяется все большее и большее, появляется спрос. Это, кстати, можно проследить по тому количеству писем, которое приходит на “Солдатскую студию”, причем пишут люди не только из России, но в том числе и из дальнего зарубежья. “Солдатская студия” проводит весьма интересное своеобразное социологическое исследование: на каждой кассете вот уже на протяжении 5 лет они просят назвать 3 наилучшие песни, по материалам этого исследования уже можно научную работу писать.

Можно бесконечно долго говорить о концертах, про теплоту, царящую на них, про легенды, которыми обрастают песни… ну а что касается пропускной системы, то, повторюсь, иногда это оправданно, так как организаторы стремятся сделать комфортные условия тем, для кого это в первую очередь делалось, хотя, думаю, что надо просто расширять концертную деятельность.

- Есть такой Петр Иванович Ткаченко, он закончил литературный институт по факультету литературной критики, мой большой друг. Он выводил афганскую песню из-под пуль, он песни выбирает. Есть же противоположенная точка зрения, например, у Сысоева, который печатает все, где есть слово “Афган”, такой же точки зрения придерживается и Монастырев. Когда я начинал писать работу, мне были интересны те, кто хорошо писал с литературной точки зрения, а к остальным произведениям я относился как к чему-то домашнему, для внутреннего пользования, конечно, если человек не ставил себе целью выжать слезы. Поэзия – это колдовство, ремесло, но не штамп, поэтому многие борются за чистоту жанра, эта точка зрения имеет право на существование. Так было достаточно долго и со мной, пока я не столкнулся с другой стороной творчества, ведь помимо чисто творческого проникновения в действительность есть множество других сторон. И, я думаю, сам Ткаченко тоже столкнулся с этим, когда собирал материалы для своего сборника “Когда поют солдаты”, выдержавшего множество переизданий, где состоялся он, я считаю, как редактор. Он выпустил потом сборник “Дорогие мои. Письма из Афгана”, куда поместил письма погибших. Понятно, что люди эти письма писали, не в расчете на то, что их кто-то опубликует. Ведь есть же художественные произведения о войне, а он взял письма, пусть выбрал из них какие-то места, но, тем не менее, он взял то, что шокирует именно подробностями, деталями, правдой, которую выдумать нельзя.

В общем, все зависит от целей, которые собиратель перед собой ставит. Кстати, В. Огрызко хочет создать антологию, которая включает в себя не только шедевры, иначе она перестает быть антологией. Ведь кто писал песни ? Окопная братия, они прошли через весь Афган и поэтому, даже став членами союза писателей, они будут петь песни именно так, как они писались там, в Афгане, какими они дороги прошедшим ту войну. Без правки, потому что, если бы эти песни попытались бы поправить сейчас, то они перестали бы быть песнями 40-й армии…