|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
| |||
|
|
Что же, это, к сожалению, действительно гимн. И, вероятнее всего, трудно было бы ожидать иных позиций от детей нашей системы. Тем более что подобное говорят и далеко не дети. В первом, стартовом номере газеты «Побратим» ( издание Союза ветеранов Афганистана ) генерал – майор И. Рябченко представляет за благо ввод войск в декабре 1979 – го. А литератор, главный редактор престижного издания «Библиотека поэта» Юрий Андреев противопоставляет в «Советской культуре» некий загадочный «негативный посыл» песен Галича «непоколебимо позитивным» песням воинов – «афганцев». Ну, речь не о Галиче. Но что такое «непоколебимая позитивность» ? Вера в человечность, в добро ? Этого, однако, нет ни в тех песнях, что вошли в сборники, ни в тех цитатах, что приводит Андреев. Вера в силу «саперной лопатки» ? Увы, приходится думать именно так. Ибо Ю.Андреев утверждает, что для «афганцев» Советская Россия – сосредоточение смысла их жизни (напрашивается вопрос : что такое «Советская Россия» ? Какая Советская Россия ? Посылавшая своих детей за смертью в Афган ? Или просто – родина ? ), а главное : в их песнях – «культ благородства своей страны». Не верите – посмотрите газету за 19 августа 1989 ( !) года : так и сказано. А я что – то хотел говорить о вине «саперной лопатки»…Оказывается, «благородна» и поднимающая ее рука…
Так, напомню, в массовых песнях, что звучали после боев. Так или почти так в стихах и прозе Ю.Кирсанова, В.Куценко, Я.Ицкевича, В.Светикова, В.Возовикова, В.Верстакова ( герой которого сравнивает себя , афганского солдата, с дедом, воевавшим за свободу своей земли ). Я обещал вернуться к стихам Александра Карпенко, известного по публикациям во многих изданиях, автора книги «Разговоры со смертью». Здесь тоже достаточно велика доля стихов о страдании, о том, как круто обошлась афганская война с русским солдатом, о том, что солдат, несмотря ни на что, выполнял свой долг с честью : «Уходят, сделав дело, мавры, Оставив память о себе». И какую память ? «Но мы из этих смертных петель, Как птица Феникс, поднялись». Поднялись – на что ? Нет, у Карпенко нет грубого воспевания азарта войны, двусмысленных параллелей с Великой Отечественной. У него иное : экзистенциальное оправдание, духовное обеспечение и праведности войны, и благородства «лопатки», и того самого имперского самосознания. Одни «мавры» чего стоят… То ли блудные дети, а то ли мессии, Из горящих песков мы вернулись в Россию… Вот , пожалуй, ключевое слово – мессианство. Примат воли, уверенность в космической правоте, в праве определять за других, как им жить ( в праве, например, на революцию, на переделку общественного строя по собственному разумению, на агрессию, на решение судьбы чужого правительства, на переселение целых народов, на конституционное закрепление своего превосходства – мало ли еще на что !) (…) Чего никак нельзя обойти : мессианство Карпенко получается якобы русским мессианством. В его стихах – знакомая поэтика, так сказать, «боевого колокола» ( по аналогии с боевой трубой ) , явные ассоциации со странно освоенной сегодняшними «патриотами» «русской идеей» с упрямой убежденностью в особом пути России и в особом ее предназначении. Здесь не место толковать о действительном наличии или отсутствии этой «особости». Но в исполнении Карпенко она оборачивается недоброй стороной, предстает в весьма неприглядном виде. Но не надо, конечно, равнять мессианство с «русскостью», и только с ней; оно – чувство вот именно что интернациональное, вненациональное, от него самого и от его апостолов не застрахован ни один народ : он может стать «лопаткой», а может и «головой»… Вопрос о том, что же выступает «верховной виной», в такого рода текстах остается без ответа. Нет, не Родина, которая, собственно, в данной ситуации по большому счету лишь конкретно – исторический псевдоним такого лежащего вне даже политических систем мироощущения, когда возможным считается «прогрессорство». ( …) И приходится выдвигать странное предположение, что, собственно «виноватых» в бедах наших ребят для этой литературы не существует. А существует некая верховная воля, определяющая ход событий и направляющая «творящих странников» в «горячие точки планеты». А странники, в свою очередь, лишь выразители этой верховной воли. Впрочем, что значит «лишь» ? Выразители, богоизбранные, мессии. Достаточно, между прочим, популярная космогония, насквозь пропитанная революционным романтизмом. Военный романтизм – одна из его разновидностей : воспевание воинской доблести и солдатской чести безотносительно к справедливости ( несправедливости ) войны, к каким угодно другим нравственным категориям. «Литературные способности плюс выработавшийся характер – это серьезный боезапас», -пишет Е.Долматовский про поэта – «афганца». Лексика, адекватная мироощущению : «боезапас»…Тоже своего рода романтика. В афганских песнях, кстати, вообще нередко воспеваются орудия убийства – КПВГ, АК, ФАБ – 500. П.Ткаченко умиляется параллелям со старинными богатырскими песнями : «Только вместо коня – бэтээр, вместо сабли и копья – акаэм». Вот именно – вместо. Но чему умиляться ? Да, «верховной вины» нет, есть абстрактный воинский долг, есть предназначение. Отсюда и частая интонация «Нате !» – я уже говорил о том, как подается страдание, на перенапряге материала, некоторым даже и укором обществу – тем, кто там не был. Отсюда же – и отношение «лопатки» к «голове». Чувствуя тяжесть собственных ран, «лопатка», увы, не в состоянии понять, что происходит с теми, на кого обрушился ее удар. Афганский народ, «другая сторона» в большинстве публикаций ( мне приходится читать много неопубликованных рукописей разного типа, часто встречаются и «афганские»: картина та же ) – нечто, не особенно интересное нашим авторам. Редко – редко мелькнет кукольная женщина или кукольный мирный крестьянин : где – то на периферии сюжета, в придаточном предложении, в очень необязательном ключе. Изредка высветится ненадолго крупным планом страшное лицо душмана – палача. Упоминания в стихах и песнях : «все душманы попрятались в норы», «а там таится враг», «коли – руби душманского бродягу», «стереть душманов в порошок». Наши авторы не всматриваются в их лица ( и тем более не пытаются заглянуть в душу ) . Враг он и есть враг. Вопроса о том, кто ты для него, как он должен встречать чужака, пришедшего с мечом на его землю, почти не возникает. В этом смысле «старшая» литература, литература о Великой Отечественной, где в последнее время все чаще можно встретить искреннюю жалость к немецкому пареньку, выполняющему приказы взрослых сволочей, решает нравственные коллизии иначе. В одном случае – понимание человека, которого послали убивать ( и у него в Германии остались мать и невеста ) , в другом – нет даже попытки понять человека, решающего свои проблемы на своей земле ( у него, может быть, все родственники уже унесены этой войной). ( …) Вновь оговорюсь : ни в коем случае не хочу бросить в тех литераторов – «афганцев», кто не может преодолеть «психологию саперной лопатки». Не они виноваты : в таком уж мы живем обществе, такие мы. Семьдесят лет падения человечности в человеке сделали свое дело. Американские ветераны вьетнамской войны возвращали награды, полученные за участие в кровавой бойне. Наши…пока нет. Но всему свое время. И закончу цитатой из стихотворения Ларисы Васильевой ( думаю, что женское сердце всегда страшнее переживает войну ) : Будь я проклята, русская баба, Если мне безразлично, куда Сквозь чугунные пальцы Генштаба Утекают мужичьи года ! Будь я проклята, если желанье Помогать в оголтелой борьбе Подведет под закон мирозданья : Ни ему, ни себе, ни тебе ! Трубный звук материнского стона Почему заставляет дрожать ? Пусть засохнет бессмертное лоно, Лишь бы новых убийц не рожать… Вячеслав Курицын, г.Свердловск. Журнал «Знамя», май 1990 |
