Песни Владимира Волкова

ПОЧЕМУ-ТО СЕГОДНЯ НЕ ПИШЕТСЯ.

Почему-то сегодня не пишется,
И струна, точно нить суровая,
Песня старая еле слышится,
И не нравится песня новая.
А Москва всё такая же славная,
Только нет в этом прежней радости.
Упускаю из вида главное
И кидаюсь на разные разности...
Я иду, а глаза завязаны
Чёрной лентой пустого сомнения,
И слова, что от сердца сказаны,
Принимаю как оскорбление.
Я иду, а куда – не ведаю.
Обманули меня лукавые:
Золотые меняю на медные
И пихаю в карманы дырявые...
Но под спудом житейского опыта
Зреют зёрнышком недоверия.
Не бывают напрасными хлопоты –
В песню новую свято верю я.

БЫЛ ДАН ПРИКАЗ.

Был дан приказ, и все рванулись выполнять:
У нас с приказами не принято шутить.
Кому-то надо, а кому – не надо знать,
(И никому не надо – тоже, может быть).
Имея власть, он возвышался над толпой,
Не в бровь, а в глаз выплёвывал слова.
Три дня назад закончился запой –
Но до сих пор болела голова.
Никто не знал, что он устал от тошноты,
Что от мигрени выдумал приказ,
А мы стояли, как один, разинув рты,
Тревогой поднятые в этот ранний час.
Потом поротно ползали в грязи,
И рядовой какой-то в луже утонул. . .
Мигрень прошла... И было послано “в связи”
Письмо и тело – маме в Барнаул.
В письме том сказано: “Геройский Ваш сынок
Геройски пал, присяге верный до конца”.
К письму приложен позолоченный кружок
И клятва – память сохранить в своих сердцах.
Был дан приказ, летит ладонь под козырёк;
Был дан приказ, и все рванулись выполнять.
А кроме “Есть !” нельзя ни слова поперёк:
У нас не принято приказы обсуждать...

АТАКА.

И не долго, и не коротко, там за Волгой –
Степь: солончаки, бугры и бугорки,
Гранёные штыки и ржавые клинки.
А бурьян на крови разрастается в буйный лес.
Бесполезно ловить на ветру аромат чабреца.
Чёрный ворон клюёт выраженье лица,
И не страшно ему на груди у бойца.
С диким криком “Ура!”, да за правду с обеих сторон –
Каждый прав, но у каждого правда своя.
Командир хриплым матом задорил, бодрил эскадрон,
И лавина рысила, не в силах уже устоять.
Смерть визжала металлом, щетинилась сотней штыков.
Жизнь отстала немного в погоне за ней.
Есаул хриплым матом не зря веселил казаков,
И со свистом ложились нагайки на крупы коней.
Мужичок с ноготок четверых положил не со зла –
Всё молитву шептал, вытворяя клинком чудеса,
Казачок его тело умело рассёк пополам –
И душа за молитвою вслед вознеслась в небеса.
Молодой офицер, весь в крови, умолял пристрелить.
Умер, бедный, часа через два, землю сжав в кулаке.
Всё шептал напоследок: “О, Господи, что нам делить?
Мы ругаемся, мыслим, поём на одном языке!”
А бурьян на крови разрастается в буйный лес.
Бесполезно ловить на ветру аромат чабреца.
Чёрный ворон клюёт выраженье лица,
И не страшно ему на груди у бойца.

НЕ ЗВАЛИ НА ПОМОЩь.

Не звали на помощь, не ждали подмоги
И, пот растворяя в пыли,
Стирая подметки о тело дороги,
На запад колоннами шли.
И слёзы скрывали, и сон забывали,
Шальные дырявили флаг.
И кровью своей ордена обмывали
Почаще, чем спиртом из фляг.
И виделся в чутком сне
Сибири глубокий тыл
И дом, где скучают по мне
Все те, с кем в том доме жил.
Поле чисто, в траве роса,
Серебриста в руке коса.
А на триста кругов леса –
Под самые небеса...
Колонны редели и вновь пополнялись,
И снова редели подчас.
Комвзвода, комроты, комбаты менялись
В неделю по несколько раз.
Не ждали пощады и верили в Бога
По горло в грязи и в крови...
Был прав комиссар – мы верстали дорогу
Во имя великой любви.
И виделся в чутком сне
Сибири глубокий тыл
И дом, где скучают по мне
Все те, с кем в том доме жил.
Поле чисто, в траве роса,
Серебриста в руке коса,
А на триста кругов леса –
Под самые небеса...
Девятое мая нас всех собирает,
Протез по асфальту скрипит.
Господь потихоньку к себе забирает
Всех тех, кто тогда не убит.
Но наши знамёна по-прежнему рдеют,
Звеня, как натянутый нерв,
А наши колонны навеки редеют,
Исчерпав последний резерв.
И видится в жутком сне
Фугаски полтонной взрыв,
И кто-то на белом коне,
Погонами плечи прикрыв,
Вперёд указует перстом,
А что говорит – не понять,
А рядом мальчишка пластом,
Мальчишку ничем, ничем не поднять...

КОРОТКАЯ ПЕСНЯ.

Нам солнце обжигало плечи,
Давно просох последний пот,
Казалось, что прохладный вечер
На землю больше не придёт.
И трескалась сухая кожа,
И, мёртвая, просила пить,
Казалось, что воды дороже
Ничего не может быть.
Но пройден путь,
А время лечит раны,
И от ожогов вскоре
Не останется следа.
И целый день
Течёт вода из крана,
Как наша жизнь –
Дешёвая вода.

АХ, КАК ДОЛГО Я НЕ БЫВАЛ.

Ах, как долго я не бывал на родимой стороне,
Воздух детства не вдыхал, а вдохнув – опьянел!
А к берёзке, что я посадил, теперь не грех привязать коня –
Поднялась, набираясь сил! Лишь она дождалась меня...
А за осенью – зима, как положено,
А на погосте – два холма неухоженных...
Я за правдою ходил, торопился, загоняя коней,
В битвах шашку затупил, и виски стали снега белей.
Я за правдою ходил, много лет я её искал,
Всех друзей похоронил – и взяла меня тоска.
А за осенью зима, как положено,
А на погосте – два холма неухоженных...
Притомился степной орёл, над чужбиною паря,
Ничего не приобрёл, всё, что было, растерял...
Порасти ковылём-лебедой всё, что пройдено.
Из колодца живой водой напои меня, Родина!
Из колодца святой водой напои меня, Родина...

БЬЕТ ГОРЯЧИЙ ОГОНЬ.

Бьёт горячий огонь сквозь холодный гранит.
Бережёного Бог бережёт и хранит!
Вырастают мальчишки в российских солдат:
Ваньки, Лёшки и Мишки – ни шагу назад!
Траки гусениц стонут в проклятом песке.
Кто-то стонет, обиду зажав в кулаке,
В голубую беретку уходит слеза,
На безусом лице стекленеют глаза.
На поверке помянут исполнивших долг,
И в палатки потянут потрёпанный полк.
И не то чтобы страх, просто ночка темна.
И не то чтобы мир, и не то чтоб война...
Автоматная дробь, гильзы стреляной звон.
Упакованный гроб давит взлётный бетон –
Ваньки, Лёшки и Мишки ногами вперёд,
До отказа забит грузовой самолёт.
Вот и новый рассвет зародился в ночи,
И голодную степь протыкают лучи,
И ложатся патроны в железный поток,
Тянет змейку колонна на Ближний Восток.

НЕ ЖЕЛАЮ ВРАТЬ.

Не желаю врать ни себе, ни другим,
Не желаю брать, а мечтаю отдать.
Но металлом звенят по камням сапоги,
И работает мозг в такт ударам ноги:
“Не роптать, растоптать, растоптать...”
За колонной колонна безусых, безликих,
Из колонны в колонну цепочкой приказ:
“По вагонам, орлы!” – и колёса на стыках
Повторяют слова полководцев великих:
“Не робейте! Убейте! Мы ответим за вас!”
Нарожали, и выросло мясо для пушек.
Провожали, рыдали и ждали назад,
Но наводкой прямой по коробкам теплушек,
Где, как в бочке селёдки, – крещёные души,
Православные шлют за снарядом снаряд.
С нами Бог, с ними тоже. Так как же, за что же?
В грудь осколок на вдох, стон, молитва и мат...
Через годы мальчишка вихрастый к подножью
Чуть дрожащей рукой три гвоздики положит,
А ещё через год той рукою сожмёт автомат.
Не желаю врать ни себе, ни другим,
Не желаю брать, а мечтаю отдать.
Но металлом звенят по камням сапоги,
И работает мозг в такт ударам ноги:
“Не роптать, растоптать, растоптать...”

КРАПОВЫЕ БЕРЕТЫ.

Пришло письмо, а следом похоронка.
Москва-столица. Тишь. Глубокий тыл...
Опять свистит. Ещё одна воронка,
Жаль, автомат пока что не остыл.
А в том письме: “Родные, успокойтесь...”
А в том письме: “Здесь тоже можно жить.
Готов к зиме. Вы ничего не бойтесь:
Гвардейцу в радость Родине служить!”
Ну что ж, гвардейцы! Лет, конечно, девятнадцать –
Заломлен лихо краповый берет...
Я вас учил в атаку подниматься –
Подняться надо б, только силы нет.
Ну что ж, комвзвода, ты, видать, отподнимался,
Похоже, брат, и ты довоевал.
Лишь только доктор очень удивлялся,
Когда металл из тела вынимал...
Вчера ребят до дому провожали –
Несёт их лайнер в голубую даль.
Не дослужили и не убежали –
По паре дырок лишних и медаль.
“Привет, родные, здравствуй, дорогая!
Готовьте стол, я голоден как волк.
Я никого теперь не осуждаю,
Я пью за тех, кто выполняет долг!”

ЧЕТЫРЕ ГИЛЬЗЫ.

Четыре гильзы на моём столе –
Четыре раза нежно жал на крюк,
Четыре тела преданы земле –
Мы славно отработали, мой друг!
Забираю выше, плюнул автомат,
Ничего не слышу, только мат...
Четыре гильзы на моём столе –
Четыре крика у меня в ушах,
Четыре вспышки в окромешной мгле,
Но почему-то не болит душа!
Забираю выше, плюнул автомат,
Ничего не слышу, только мат...
Четыре гильзы на моём столе:
Пустые трубки и пистон пробит,
А голова уснула на руле –
Похоже, ранен – значит, не убит!
Забираю выше, плюнул автомат,
Ничего не слышу, только мат...
Четыре гильзы на моём столе,
Четыре гильзы: пять и сорок пять,
А ночь в окошко – и опять шалеть,
Опять и снова, снова и опять...
Забираю выше, плюнул автомат,
Ничего не слышу...

КАВКАЗСКИЙ КРЕСТ.

Помню, я точно помню: была вспышка,
В грязи возился, пытаясь подняться с колен.
Помню, подумал: “Похоже, теперь крышка!”
Очнулся и понял, что жив, и ещё - плен...
Небо в клетку, вонь, неглубокая яма,
Мешок в крови, разодранный камуфляж –
Кровавый мешок... В бреду поминал маму...
А может, всё это неправда, а может, – мираж?
Только в мираже этом было так много:
Сосед загибался и всё же пытался шутить.
Он был из-под Курска, и звали его Серёга...
Зарезан Серёга – родня не смогла заплатить.
И был побег, и Бог весть, как оно получилось.
И я бежал, бежал, не чувствуя ног.
А в голове отбитой вдруг будто включилось:
“Что же с тобою и где ты теперь, сынок?”
Но снайпер всё видел. Он вскинул к плечу винтовку,
Он понял сходу: меня не достать за мостом.
И пятую пулю в затылок вогнал ловко,
Меня покрестив навеки кавказским крестом...

ТРЕТИЙ ТОСТ.

Вертушки ушли в туман... Афган!
И от тоски в голове ураган,
И автомат на плече как-то стал тяжелей.
Вертушки ушли в туман. Налей!
Вертушки ушли в туман... Чечня!
Помолись, может быть, защитит броня.
Подобрали с десяток “двухсотых” с полей,
И вертушки ушли в туман. Налей!
Вертушки ушли в туман. Дойдут!
Доживу – напишу роман без прикрас...
А за горами, в России, ревут и ждут.
Мы пьём третий тост в сто тридцать второй раз!
Вертушки ушли в туман по прямой.
Мы смотрим им в хвост, чтобы стать злей:
В цинках они ребят понесли домой...
Ну что ж ты сидишь, молчишь ? Очнись и налей!

СНАЙПЕР.

Это всё рассказал мне сосед по больничной палате –
Бедолага-солдат, отхлебнувший войны.
Он лежал весь в бинтах и готовый к расплате,
Но в глазах его ясных не видел я чувства вины.
Он лежал весь в бинтах и готовый к расплате...
Но в глазах его ясных не видел я чувства вины.
Русский воин стоял, любовался на дикие горы,
На ручей, что с тех гор говорливо бежал.
Было дивное утро и птиц разговоры –
Кто же знал, что за камешком снайпер лежал.
Было дивное утро и птиц разговоры...
Кто же знал, что за камешком снайпер лежал.
И блеснувший на солнце прицел будто бы улыбнулся,
А затвор прошептал: “Ну, прощай, дорогой!”
А напротив в кустах стебелёк шевельнулся,
Кто же знал, что за кустиком – снайпер другой.
А напротив в кустах стебелёк шевельнулся...
Кто же знал, что за кустиком – снайпер другой.
И поднялся один из троих, закурил, потянулся,
Ствол закинул за плечи, уставши от дел,
И побрёл до своих, и добрёл, да споткнулся –
Сотни метров всего не хватило – растяжку задел.
И побрёл до своих, и добрёл, да споткнулся...
Сотни метров всего не хватило – растяжку задел.

ГУСАРСКИЙ РОМАНС.

Я пью игристое и всех люблю,
А всех любить без этого не можно.
А вот возьму себя да разозлю,
Хоть разозлить себя не так уж сложно.
Возница, к логу! Не жалей кнута!
Там спуск пологий – там мои места,
Там ковыли – их ветры шевелят,
Всё, что вдали, – моя земля!
Из-под копыт серебряной крупой
Холодный снег, что на Россию выпал.
А ты, цыганка, лучше песню спой,
Ведь я игристое пока не выпил.
Из-под копыт рассыпем жемчуга.
Умри, тоска, изыди, суета!..
И бубенцами заливается дуга.
Возница, к логу, не жалей кнута!
Я пью игристое и всех люблю,
А всех любить без этого не можно...

ОФИЦЕРСКИЙ ВАЛЬС.

Молодость, туры вальса,
Вздохи одновременно,
Далее – кольца на пальцах,
И станет уже неизменно:
Они вместе пойдут по жизни,
Не прибавляя шага,
Справа у кавалера – дама,
А слева у кавалера – шпага.
Справа у кавалера – дама.
А слева у кавалера – шпага.
Служба Царю и Отчизне,
И Господу одновременно –
Главное дело жизни,
И станет оно неизменно:
Они гордо пойдут строем,
Не прибавляя шага,
Правая у кавалеров – под козырь,
А слева у кавалеров – шпага.
Правая у кавалеров – под козырь.
А слева у кавалеров – шпага.
Ну а если на подвиг ратный –
Так за доблестью всенепременно
С парада: Ура! (троекратно),
И станет уже неизменно:
Они крупной пойдут рысью,
Не убавляя шага,
В левой у кавалеров – поводья,
А в правой у кавалеров – шпага.
В левой у кавалеров – поводья.
А в правой у кавалеров – шпага.
Доведётся живыми вернуться –
Будет Небо благословенно!
Сыновья в ордена уткнутся,
А жена так всплакнёт непременно.
Они дальше пойдут по жизни,
Не прибавляя шага,
С правой у кавалера – дама,
А с левой – кресты и шпага.
С правой у кавалера – дама.
А с левой – кресты и шпага.

А ТЫ НЕСИ СВОЙ КРЕСТ, СОЛДАТ, НЕСИ...

Я в походы зря ходил, мать,
И не тем царям служил, мать,
Полегла в боях моя рать,
По ночам стал сам себе врать.
– А ты пей настой, сыночек, пей,
Руки битые в росе умой,
А на голову полей елей –
Богородичной слезы елей...
– Я неплохо воевал, мать,
Я о смерти забывал, мать,
Пообвык людей в боях рвать
И тому же обучал рать.
– Да ты пей настой, сыночек, пей,
Руки битые в росе умой,
А на голову полей елей –
Богородичной слезы елей...
– Так за веру, говоришь?
– Нет!
– Чувство меры потерял, стыд,
А ведь мне не полных тридцать лет,
Да и этими уже сыт.
– А ты неси свой крест, солдат, неси
До тех пор, пока достанет сил:
Он давно уже растёт в лесу,
А уронишь – за тобою понесут!
Да ты пей настой, сыночек, пей,
Руки битые в росе умой,
А на голову полей елей –
Богородичной слезы елей...

В ЛАЗОРЕВОЙ СТЕПИ.

Посвящается Александру Никифорову.

В лазоревой степи, где облака высоко
Сошлись по воле рока, сошлись на смертный бой,
Лихой казак ростовский, мужик с Владивостока –
Сошлись, чтобы Россию делить между собой.

Наганами делили и шашками делили,
И даже в кулаки, насколь хватило сил.
И вот в конце концов друг друга удавили,
О чём в высоком небе беркут объявил.

Подъехал всадник чёрный, весь в кожаной тужурке,
Лукавая усмешка мелькнула на губе,
Сказал: "Ну вот и славно! Опять сыграли в жмурки!" –
И всю забрал Россию – всю взял её себе.

И нам не разобраться в том времени суровом,
Когда солдаты солнце носили на штыках,
Но Родина моя – под истинным Покровом
У Матери с Божественным Младенцем на руках!

СОТВОРИЛ ЛИ ДОБРО.

Сотворил ли добро, угодив под ребро, свинец?
Мы забыли, что мы – народ, среди страхов и бед!
Либо крепко возьмёмся за руки, либо конец.
Всё серьёзно на этот раз – середины нет!

Всё серьёзно на этот раз, ибо время ушло.
Кто сумел убедить нас, что семьдесят лет – не крюк?
Было в нашей огромной лодке одно весло,
Да его рулевой упустил из державных рук...

И его рулевой упустил, а весло унесло.
Но народ рулевого простил: виновата река!..
Только нас после этого несколько лет рвало
Русской кровью святою, разбавленной лишь слегка.

Русской кровью святою, что в жилах моих течёт,
Я поставил вопрос. Получу ли ответ наконец?
Или всё, что случилось, ушло, и уже не в счёт?
Так сотворил ли добро, угодив под ребро, свинец?

Сотворил ли добро разорвавший нутро металл?
Да, мы забыли, что мы – народ, среди страхов и бед.
Что ещё нам готовят к поднятию на пьедестал?
Всё серьёзно на этот раз – середины нет!

НЕ ЗВОНИ, КОЛОКОЛ, К БЕДЕ.

Не звони, колокол, к беде!
Не носи, ветер, бабий плач!
Слава Богу, мы ещё в узде,
Слава Богу – шагом, а не вскачь!

Не звони, колокол, к слезам!
Не пытай, колокол, судьбу!
Нас довольно огонёк лизал,
Выжигая чуждый знак на лбу.

Я хочу молчать, до боли сжав уста,
Ибо я не понимаю ничего:
Всем народом созидали Храм Христа,
А потом все вместе рушили его!

Не звони, колокол, к войне!
Ну а коли кровь пролить, так уж не зря –
Чтобы с радостью, так дай же, Боже, мне –
За Отечество, за Веру и Царя!

Я хочу молчать, но слово рвёт запрет
И молитвенно слагается в строку –
Вот пошла уже вторая тыща лет,
Что отмеряны России на веку.

Не звони, колокол, к беде!
Позови к празднику, звонарь!
Окрестилась Русь моя в воде
И легла жертвой на алтарь...

Благодарю Викторию Крушельницкую, приславшую нам тексты этих песен.

Благодарю хранителя творческого наследия В. Волкова заслуженную артистку России Наталью Пярн за возможность познакомить посетителей сайта с его произведениями...

Песни Владимира Волкова в формате mp3 (доступны зарегистрированным пользователям форума "Автомат и гитара")

Сайт Памяти Владимира Волкова - знакомство с этой страницей позволит вам в полной мере ощутить широту души и таланта автора,
которые не способна вместить в себя наша страничка...




Rambler's Top100